Арсеньев

Выберите точку на карте

Владимир Клавдиевич Арсеньев ассоциируется прежде всего с горячо им любимым Уссурийским краем, огромной по протяжённости страной на территории нынешних Хабаровских и Приморских краёв. Безусловно, в этих местах расположено большинство точек, которые мы отобрали для проекта «Петербург-на-Амуре», чтобы увековечить «овеществленную» память об этом выдающемся исследователе.

Однако «певец тайги» Арсеньев успел побывать не только в дебрях Уссурийского края, поэтому проект также затрагивает Благовещенск, где Арсеньев служил в молодости, и Камчатку, исследование которой ему поручили уже после революции. Мы очень хотели бы включить в этот перечень и Сахалин, но, видимо, это дело следующего этапа.

• СПб | Санкт-Петербург

• № 2

Здание на пересечении ул. 2-я Советская и Мытнинская

Детство в Песках

Детские годы будущего путешественника прошли в одном из районов Петербурга, известном под названием Пески (когда-то здесь образовалась песчаная гряда, как результат отложений бывшего на этом месте моря).

Хотя Пески расположены недалеко от Невского проспекта, вид местных улиц долгое время мало чем походил на столицу. Как отмечали современники, попав сюда, можно было подумать, что находишься в каком-нибудь уездном городе.

В своей основе население Песков принадлежало к определенной социальной прослойке. Как правило, в этом районе селились мещане, вчерашние крепостные, приезжающие в Петербург в поисках лучшей жизни.

В конце XIX века облик Песков меняется: проводятся дороги, активно строятся доходные дома. Одно из таких зданий – на пересечении Мытнинской улицы и 2-ой Рождественской (сейчас это 2-ая Советская), где жила семья Арсеньева.

Название Мытнинской происходит от Мытного двора – места, где останавливались подводы, привозящие в город товары, и производилось взимание пошлин (мыта) за проезд по торговому тракту.

Что касается Рождественской (всего по нумерации следуют десять одноименных улиц), то своим именем она обязана одной из главных достопримечательностей района – церкви Рождества Христова – памятника архитектуры классицизма конца XVIII века. Кстати, в октябре 1897 года Владимир Арсеньев венчался здесь с Анной Кадашевич, с которой прожил в браке больше 20 лет. В 1930-х храм Рождества Христова на Песках снесли. Рождественские улицы были переименованы в Советские. После распада СССР возникла идея о восстановлении храма, которую осуществили несколько лет назад, возведя церковь на историческом фундаменте.

Владимир Арсеньев был потомком крепостных и мещан Тверской и Костромской губерний. Его отец Клавдий Федорович смог сделать большую карьеру, проработав на Николаевской железной дороге. За свою службу он удостоится звания почетного гражданина Санкт-Петербурга.

Клавдий Федорович обладал широкой эрудицией и имел домашнюю библиотеку: родители всячески прививали детям любовь к чтению. Юного Арсеньева увлекали приключенческие романы Жюля Верна, Майна Рида, Фенимора Купера. Затем стала интересовать литература, связанная с описанием природы и географическими открытиями: в частности, кругосветным мореплаванием Чарльза Дарвина на корабле «Бигль», экспедициями Миклухо-Маклая и Пржевальского, который стал для Володи кумиром.

Тяга к путешествиям укрепилась благодаря дружбе со своим дядей Иоилем Кашлачевым. Одно время семьи Арсеньевых и Кашлачевых выезжали на лето в село Саблино (ныне поселок Ульяновка) под Санкт-Петербургом. Там и взрослые, и дети проводили целые дни в лесу, на рыбалке, в небольших походах. Нередко совершались сплавы по реке Тосна. По признанию Владимира Клавдиевича, он стал путешественником именно в те годы.

Научное признание

После отъезда на Дальний Восток Арсеньев не раз приезжал на короткое время в Петербург. Знаковым в его биографии стало посещение столицы в конце 1910 – начале 1911 года. К тому моменту Сихотэ-Алинские экспедиции Арсеньева вызвали большой интерес в научной среде. Владимир Клавдиевич был избран членом Императорского Русского географического общества (ИРГО).

Арсеньев старался донести до общественности больше информации о дальних рубежах Российской империи и населяющих те края народах. Результатами его экспедиций становилось большое количество собранных коллекций горных пород, птиц, насекомых, рыб и растений, этнографических материалов. Ящики с экспонатами отправлялись в разные музеи страны.

В 1910 году, по приезду в Санкт-Петербург, штабс-капитан Арсеньев представил свою коллекцию на Общероссийской этнографической выставке, проходившей в Русском музее. Экспозицию удостоил вниманием Николай II, познакомившийся с путешественником.

В свою очередь, Русское географическое общество пригласило гостя выступить с лекциями по итогам дальневосточных экспедиций. К тому времени оно располагалось по новому адресу в переулке Гривцова.

Изначально ИРГО занимало часть помещений Министерства народного просвещения, но в 1901 году директор общества Семенов-Тян-Шанский добился разрешения на постройку отдельного дома. Здание в стиле северный модерн построили в 1908 году. Несмотря на все перипетии ХХ века, оно не поменяет своего назначения, по сей день объединяет специалистов в области географии, а также энтузиастов-путешественников, экологов, общественных деятелей. В фондах библиотеки общества хранятся материалы экспедиций, печатные издания по географическим исследованиям. Многие документы в свое время были переданы в Российский этнографический музей Санкт-Петербурга.

5 января 1911 года Арсеньев побывал на заседании отделения этнографии ИРГО и познакомился с такими известными учеными, как Василий Радлов, Петр Семенов-Тян-Шанский, Юлий Шокальский и другими.

25 февраля Владимир Клавдиевич выступает с докладом «Китайцы в Уссурийском крае». Перед аудиторией вывесили огромную карту, сделанную еще в Хабаровске. Территория дальневосточного региона была представлена в наглядном виде. 18 марта Арсеньевым прочитан новый доклад на тему «Орочи – удэгэ».

Все выступления произвели настоящий фурор, хотя и не обошлось без полемики.

Успех укрепил статус-кво путешественника как серьезного исследователя. За свои этнографические коллекции, принесенные в дар Русскому музею, его наградили серебряной медалью музея.

Однако был и неприятный осадок. К своему разочарованию, Арсеньев увидел в научном сообществе зависть и интриги.

«Я всегда идеализировал – мне казалось, что между учеными должна быть полная солидарность и внимание к обоюдным интересам, – а увидел я другое», – писал он в письме.

Тем не менее, знакомство с ведущими учеными-географами и этнографами помогало Арсеньеву в дальнейшей исследовательской, музейной деятельности. Со многими из них он будет вести плодотворную переписку.

• Благовещенск | Амурская область

• № 6

Городская набережная

В юные годы Владимир Клавдиевич Арсеньев мечтал о путешествиях в дальние страны. Образцом для него стал знаменитый исследователь Центральной Азии Николай Пржевальский. Видимо, по его примеру Арсеньев выбрал военную службу и в 19 лет поступил в Петербургское юнкерское пехотное училище. Географию там преподавал Михаил Грум-Гржимайло, брат известного географа и зоолога Григория Грум-Гржимайло. Профессор на всю жизнь увлёк ученика тогда ещё почти неизученным Дальним Востоком.

После окончания училища в 1895 году подпоручик Арсеньев получил назначение в 14-й пехотный Олонецкий полк, который дислоцировался в польском городе Ломжа Варшавского военного округа. Служба шла успешно, но любопытство к «стране первобытной и девственной, с иной природой и иным населением», как вспоминал позже сам Арсеньев, побуждало его просить начальство о переводе на Дальний Восток. В январе 1900 года Владимир Арсеньев подает рапорт командиру полка: «Желая продолжить службу в одном из отдаленных округов, прошу Вашего ходатайства о переводе меня в одну из пехотных частей Квантунской области или Приамурского округа».

В аттестации, которую запросили для рассмотрения рапорта молодого офицера, было написано: «1. Нравственная оценка — отличная. 2. Служебные качества: исполнителен, обязанности делопроизводителя полкового суда знает хорошо. Ротой командовать способен и подготовлен. 3. Общее заключение о качествах — выдающийся». В итоге просьба Арсеньева была удовлетворена, и во второй половине июня он отправился к новому месту службы — во Владивосток.

Путь был далёк и оказался полным приключений. В 1900 году Транссибирская магистраль заканчивалась в Забайкалье, в городе Сретенске. Дальше нужно было плыть по Шилке и Амуру до Хабаровска, а уже оттуда по Уссурийской железной дороге ехать до Владивостока. Однако военная служба на Дальнем Востоке неожиданно началась раньше, чем Арсеньев сумел добраться до 1-го Владивостокского крепостного пехотного полка, куда был назначен.

С 1898 года Китай был охвачен антиевропейским Ихэтуаньским восстанием (его участников в Европе назвали «боксёрами»), направленным против представителей западных держав, хозяйничавших в Поднебесной как у себя дома. Позже оно вылилось в полномасштабную войну, которая завершилась только в 1901 году. Военную экспедицию против «боксёров» и поддержавших их правительственных войск организовали восемь держав, в том числе и Россия. Боевые действия шли и в Маньчжурии, у самой российской границы.

В июле 1900 года наиболее тревожная обстановка сложилась в Благовещенске: враждебные войска находились на другом берегу Амура, коммуникации были почти прерваны из-за мелководья на реке Шилка. Город стал беззащитен и в течение двух недель обстреливался с противоположного берега. События в Благовещенске стали новостью мирового масштаба, ведь «со времени севастопольской кампании ни один русский город не подвергался бомбардировке, а это было 44 года тому назад», — писал участник тех событий благовещенский журналист Александр Кирхнер.

1 июля по старому стилю (14 июля по новому стилю) Благовещенск взбудоражила новость: артиллерийскому обстрелу подвергся военный пароход «Михаил», проходивший мимо китайского города Айгунь с пятью баржами боеприпасов. Примерно в шесть вечера следующего дня, 2 (15) июля, начался обстрел из ружей и орудий западной части города.

Вот что вспоминали очевидцы: «По улицам творилось что-то невероятное! Народ с криком, плачем и бранью валом валил за город. В воздухе стон стоял от смешанного гула многих голосов и свиста пуль, то и дело пролетавших над головой. По самой середине улицы непрерывной вереницей тянулись экипажи, набитые седоками». ««Внешний вид города был столь же уныл и мрачен, как и настроение его жителей. Ворота, двери и ставни во всех домах были заперты на запоры. На улице не было видно ни одного извозчика. Магазины и лавки были наглухо заперты, и торговля прекращена», — писала газета «Амурский край».

Только через пару дней местный гарнизон, состоявший из двух рот и трёх взводов, при участии добровольцев выстроил 17-километровую линию ложементов вдоль берегов Амура и Зеи, за которой тоже лежали земли, населенные китайцами и маньчжурами («Маньчжурский клин»), и атаковал ответным артиллерийским огнём китайские джонки. В народное ополчение, взявшее на себя дежурство, вступило около 1,5 тысяч горожан.

В Благовещенске к тому моменту проживало, по некоторым данным, до 5 тысяч китайцев — при общем населении 38 тысяч человек. Практически каждая зажиточная семья имела китайскую прислугу, китайцы активно занимались торговлей, содержали харчевни, развлекательные учреждения, снабжали город овощами, работали на строительстве, выполняли самую чёрную работу в коммунальном хозяйстве — например, трудились золотарями, вывозя содержимое туалетов. Присутствие китайцев было постоянным, привычным, необходимым. Когда начался обстрел, обыватели вдруг заметили, как много китайцев, как велика зависимость от них, как далека Россия…

Шок и озлобление от первых потерь среди горожан привели к трагическим событиям. 3 (16) июля начались погромы с грабежами, а 4 (17) июля собранных из Благовещенска и окрестностей китайцев и маньчжур под конвоем казаков и добровольцев-горожан заставили перебираться через Амур на «родной» берег возле станицы Верхнеблаговещенская. Численность насильственно загнанных в воду составляла, по разным оценкам, до 3,5−4 тысяч человек. В живых из них не осталось никого: большинство вообще не умело плавать, а достигших китайского берега уничтожили свои же — как предателей.

Власти предприняли срочные меры для защиты Благовещенска: в город был возвращён с плановых учений благовещенский гарнизон, подтянуты значительные военные контингенты из Забайкалья и Хабаровска. Всех военных, включая пассажиров проходящих судов, мобилизовали для участия в подавлении восстания «боксёров». Мобилизован был и поручик Арсеньев. Об этом есть запись в его послужном списке: «Находился в составе Благовещенского отряда генерал-лейтенанта Грибского с 8 по 25 июля 1900 года гарнизона бомбардируемого г. Благовещенска».

Помощь начала подходить к городу 14 июля. В ночь на 20 июля наши войска переправились через Амур и разгромили китайцев на их территории. Причем, как свидетельствует Александр Кирхнер, «почти без потерь с нашей стороны». «Было всего несколько человек ранено и убито в перестрелках в Маньчжурской пади и на пароходах, да, как сказано выше, несколько человек утонуло при переправе. Успешность занятия Сахаляна очень легко объясняется тем, что китайцы прозевали переправу наших войск в Маньчжурской пади и узнали об ней уже тогда, когда войска наши заняли выгодные позиции», — добавляет журналист.

Вместе с товарищами по оружию переправлялся через реку и Владимир Арсеньев. Как значится в его послужном списке, «20 июля 1900 года участвовал в делах при выбитии китайцев с позиции у г. Сахаляна» (сегодня это город Хэйхе) на правом берегу Амура». Осада Благовещенска была снята. Военные действия продолжились в Маньчжурии. В ходе боев Владимир Клавдиевич был ранен пулей в грудь, но не оставил строй.

Вот так по стечению обстоятельств Арсеньев стал участником боевой операции, а по её итогам получил первую из своих многочисленных последующих наград – медаль «За поход в Китай».

К концу июля российские войска очистили от «боксеров» собственный, затем китайский берег Амура; разгромив китайские формирования, захватили провинциальный центр Айгунь. Практически весь китайский берег Амура перешел под контроль российских войск. Всякая опасность для Благовещенска миновала.

Много лет спустя, в советское время, Арсеньев скрывал свое участие в обороне Благовещенска. В то время его могли обвинить в том, что он участвовал в подавлении «народно-освободительного» восстания. Косвенно это сделали уже после смерти писателя. В предисловии к книге В.К. Арсеньева «По Уссурийскому краю» (1933) В. Волынский написал: «На уровне этих воззрении находятся и общие политические взгляды Арсеньева. Боксерское движение 1900 г., перекинувшееся в Маньчжурию и подавленное с неслыханной жестокостью царскими и прочими империалистическими войсками, Арсеньев как истый царский чиновник называет "китайскими беспорядками"».

…В год 150-летия со дня рождения В.К. Арсеньева в Благовещенске появился «нерукотворный» памятник знаменитому исследователю Дальнего Востока: на главной площади города в сквере имени Ф.Н. Мухина горожане высадили молодой кедр. Эту породу выбрали потому, что кедр — основная хвойная порода Уссурийской тайги, по которой Владимир Клавдиевич прошел сотни километров.

• Благовещенск | Амурская область

• № 7

Могила Натальи Арсеньевой

Владимир Клавдиевич свою службу на Дальнем Востоке начал в Благовещенске. В этом же городе закончилась короткая жизнь его любимой дочери Наташи.

Наталья Владимировна Арсеньева родилась 26 августа 1920 года. Ее отец – уже очень известный и авторитетный исследователь Дальнего Востока, а мать – Маргарита Николаевна (вторая жена Арсеньева, на двадцать лет младше мужа) – красива, умна, владеет несколькими языками (училась в Швейцарии, затем – на юридическом факультете Высших женских курсов в Петербурге). Все трое – счастливая семья.

27 июня 1930 года В.К. Арсеньев пишет профессору Ф.Ф. Аристову: «У меня жена, дочь 10 лет… Если мне удастся девочку свою поднять на ноги (хотя бы до 17 лет), я не буду жалеть жизнь, не буду цепляться за нее. В настоящее время моим раем и моим утешением являются дочь и жена».

Наташе было десять лет, когда во время командировки на Амур Владимир Клавдиевич сильно простудился и заболел. 4 сентября 1930 года, уже во Владивостоке, он умер.

Наташе было четырнадцать, когда Маргариту Николаевну арестовали в первый раз. Ее обвинили в шпионаже в пользу Японии и Германии. Наташу тогда приютил старший брат отца, Анатолий Клавдиевич, капитан дальнего плавания. Он жил во Владивостоке. Маргарита Николаевна сумела передать ему из тюрьмы записку на клочке газеты: «Спасите Наташу, спрячьте ее у кого-нибудь…». Анатолий Клавдиевич отправил Наташу в Москву. Там она жила в семье сестры Маргариты Николаевны. Ее ровесницы – двоюродные сестры позже вспоминали, что училась Наташа легко, была большая фантазерка, c характером, способностями и внешностью напоминала свою мать.

Через два года Маргариту Николаевну из тюрьмы выпустили, но оставили под надзором как «антисоветского элемента и политически неблагонадежную». Она забрала в Москве Наташу и вместе с ней вернулась во Владивосток. Родные уговаривали ее остаться, предчувствуя беду. Но ведь там, на Морском кладбище, могила Владимира Клавдиевича…

В июне 1937-го Маргариту Арсеньеву арестовали вновь, обвинив в «контрреволюционной шпионско-вредительской деятельности». 21 августа 1938 года ее расстреляли. 26 августа 1938 года Наташе исполнилось 18 лет.

Она прекрасно понимает ценность архива своего знаменитого отца и передает его Приморскому отделению Географического общества СССР (бывшее Общество изучения Амурского края). Благодаря этому, уникальное собрание документов и личных вещей Владимира Клавдиевича сохранилось до наших дней.

Наташа начинает налаживать самостоятельную жизнь: устраивается на работу, выходит замуж. Но тут соседи обвиняют ее в содержании притона. В 1939 году по этому доносу ее осудили на три года. Выпустили раньше, но в апреле 1941 года арестовали вновь, уже «за контрреволюционную агитацию». Муж во время следствия от Натальи отказался, а ей вынесли приговор: «Десять лет лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях».

Отсидела от звонка до звонка: на волю вышла в 1951 году. Через три года снова осудили на три года – за кражу. Между тюрьмами и лагерями скиталась по стране без пристанища. Наталья Владимировна в совершенстве знала французский и английский, от отца унаследовала дар к сочинительству и писала стихи, играла на фортепьяно, но работала посудомойкой, уборщицей, курьером, кондуктором, каменщицей, дробильщицей на производстве цемента.

В 1958 году реабилитировали без вины расстрелянную мать Натальи Владимировны, а через два года и ей, отсидевшей десять лет, «простили» мифическую контрреволюционную агитацию.

Наталья Владимировна вернулась во Владивосток, но в родительской квартире жить ей не позволили. Как реабилитированной жертве репрессий, удалось выхлопотать жилье в Хабаровске, где многие помнили Владимира Клавдиевича. По мнению окружающих, Наталья Владимировна должна была соответствовать памяти отца, то есть вести себя должным образом. Но она давно уже не была «папиной дочкой».

В 1966 году Наталья Владимировна писала своей двоюродной сестре: «…За что там, за проволокой, моя молодость осталась? А после срока? Ведь загоняли, загоняли обратно в тюрьму. Пустоту создавали: ни прописки, ни работы… Да меня на второй бытовой срок озлобленность и толкнула. Я себя затравленной волчицей чувствовала все два года и восемь месяцев после первого срока, и жить пришлось по-волчьи. Я не забуду склеп на Кишиневском кладбище, товарные платформы, вагоны, вокзалы, где ни за что ни про что, когда я просила работы, у меня отбирали подписку, чтобы я в 24 часа убралась куда угодно, ибо после двух таких подписок снова на два года небо в крупную клетку. А цементный завод – помольное отделение! Туда, видите ли, меня «не опасно» было принять. А знала бы ты, какой ценой я в эту закусочную попала, из которой, тяпнув выручку, я бежала, на 90 процентов зная, что меня поймают… Ничего я этого не забуду. Ладно! Словами все равно не выложишь, что в душе…».

В Хабаровске Наталья Владимировна была на виду, ее осуждали за недостойное поведение, даже в газетных публикациях упрекали в неблагодарности. В начале 1969 года она обменяла квартиру и переехала в Благовещенск. Здесь никто не знал, что санитаркой в 3‑й горбольнице работает дочь того самого знаменитого писателя Арсеньева (книги о приключениях в уссурийской тайге, жизни удэгейцев и проводнике Дерсу Узала читала вся страна). Сама Наталья Владимировна на эту тему не распространялась. После больницы немного поработала посудомойкой в ресторане «Амур», а в ноябре 1970‑го скончалась.

Дом № 153 на улице Краснофлотской стоит и сегодня. Окна квартиры на первом этаже выходят на набережную Амура...

О трагической судьбе жены и дочери В.К. Арсеньева стало известно только в 1988 году, когда открылись некоторые архивы спецслужб. На одном из благовещенских кладбищ журналисты областной газеты «Амурская правда» нашли захоронение №719. На стандартной для советского времени пирамидке – фотография, имя, отчество, фамилия, годы жизни Натальи Владимировны. Не было сомнений – это могила дочери Владимира Клавдиевича. По инициативе губернатора Приморья О.Н. Кожемяко и на его средства вместо старенькой пирамидки был установлен обелиск из черного мрамора.

В год 150-летия В.К. Арсеньева власти Приморья решили перенести останки Н.В. Арсеньевой на морское кладбище Владивостока, захоронить их рядом с могилой отца. В августе 2022 года в течение трех дней проводили процедуру эксгумации, но на стандартной глубине в два метра останков не обнаружили ни под памятником Наталье Владимировне, ни на прилегающей территории. Криминалисты, к которым обратились за помощью, обследовав предполагаемое захоронение с применением специальной техники, рекомендовали продолжить процедуру эксгумации на глубине 3-3,5 метров.

Работники Приморского краевого музея, которые занимались организацией эксгумации останков Н.В. Арсеньевой, решили остановить поиски, посчитав нулевой результат знаком судьбы и волей покойной.

Найти следы биоматериала не удалось, мраморный монумент, установленный в 2020 году, на время эксгумации демонтировали. Планировали вернуть его на место весной 2024 года, но возвращать его некуда: место, на котором в 2015 году журналисты обнаружили пирамидку с фотографией Натальи Владимировны, после завершения поисков… сровняли с землей.

Когда и куда именно вернуть мраморную плиту с портретом Натальи Владимировны, пока неизвестно. Группа благовещенских краеведов по собственной инициативе в ноябре 2022 года на месте предполагаемого захоронения Н.В. Арсеньевой установила памятный крест из дерева.

• Хабаровск | Хабаровский край

• № 9

Здания по ул. Шевченко, 9 и Шевченко, 11

Владимир Арсеньев дважды занимал пост директора Хабаровского краевого музея (раньше он назывался так): с 1910 по 1919 и с 1924 по 1925 годы.

К 1910 году штабс-капитан Владимир Клавдиевич Арсеньев провёл три комплексные экспедиции в горах Сихотэ-Алиня (1906-1910 гг.) и был известен своими исследованиями в области этнографии, археологии. В ходе своих путешествий он собирал множество материалов, описывал местность, природу, этнографические особенности края и археологические находки, делал зарисовки, общался с коренным населением — удэгейцами, орочами, нанайцами, записывал их легенды, составлял словари.

Арсеньев систематизировал информацию, представляя свои отчёты в Приамурский отдел Императорского Русского Географического общества и в канцелярию Приамурского генерал-губернатора. Находки, сборы и разнообразные данные стали основой для новых коллекций, которые пополнили фонды не только Хабаровского музея. Часть из них была отправлена в Москву, Санкт-Петербург и Казань. Не случайно с именем исследователя связывают расцвет научной деятельности и комплектование собрания музея.

«Золотой век» музея

При Арсеньеве музей превратился в популярное и любимое хабаровчанами место. Владимир Клавдиевич привлек к работе специалистов в разных областях, поэтому здесь можно было получить научную консультацию, посетить лекции, при музее был организован этнографический кружок. В. К. Арсеньев лично делал доклады, выезжал с учащимися реального училища на Хехцир.

В фондах музея сохранилась книга квитанций, которая была заведена по инициативе директора. Она давала возможность систематизировать поступавшие экспонаты, распределять их по экспозициям и взаимодействовать с дарителями. Эпистолярное наследие Арсеньева хранит письма-благодарности, которые он отправлял жертвователям музея:

Для изготовления чучел животных Арсеньев лично приглашал охотников, с которыми познакомился во время экспедиций. Со многими из них он договаривался об отлове животных за вознаграждение. Также директор музея помогал им продавать шкуры и покупать оружие:

Владимир Клавдиевич же в своих письмах охотникам давал советы:

Большая часть предметов культуры коренных народов Приамурья, собранных Владимиром Клавдиевичем, принадлежит удэгейцам. Среди них имеются такие ценные экспонаты, как предметы быта (из бересты и дерева), охоты и рыболовства, шаманства (культовая скульптура, маски, бубны с колотушками и другая атрибутика), а также традиционная одежда. В музее имени Н.И. Гродекова хранится уникальный монументальный комплекс защитников дома шамана с севохом «Мангни».

Основным документом каждого предмета этнографических коллекций, которые формировал В.К. Арсеньев, была его именная этикетка. На ней указывались: народность, наименование предмета (русское и местное), его назначение, место и дата сбора. Обязательно давались пояснения о местных названиях предмета, их смысловом значении, способах изготовления и употребления, хозяйственной или культовой принадлежности.

Членами этнографического кружка, созданного В.К. Арсеньевым в 1913 году, стали: А.С.Свирин, К.А. Гомоюнов, М.К. Азадовский, И.А. Лопатин и другие. Участники собирались по очереди на квартире у каждого члена для докладов, чтения книг и журналов, обмена мнениями по вопросам естествознания, географии, антропологии, археологии и, конечно же, этнографии.

Хабаровск стал главным городом в судьбе Владимира Клавдиевича. Здесь он готовился и отсюда отправлялся в экспедиции, представлял постэкспедиционные отчёты, здесь возглавлял музей и начал заниматься литературной деятельностью – написал книги «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала».

В 1918 году В.К. Арсеньев отправляется со служебной поездкой на Камчатку, по возвращении из которой уезжает во Владивосток, прервав своё пребывание на посту директора музея до октября 1924 года.

Возвращение в Хабаровск

Годы Гражданской войны и послевоенные стали критическими для развития музея: отмена официального названия «Гродековский музей Приамурского отдела Императорского Русского Географического общества»; сокращение штата, отдела истории, промышленно-экономического и искусств; ухудшение условий хранения коллекций. Благодаря временному возвращению Арсеньева на пост директора, удалось обеспечить музей специалистами и провести ремонтные работы.

Второй период директорства стал временем, когда исследователь стремился восстановить и сохранить музей, его коллекции, а главное привлечь лучших специалистов и учёных. В этом помогало само имя Арсеньева, его репутация в научном сообществе и преданность науке.

Почему же, вернувшись в любимый Хабаровск, Арсеньев оставляет пост директора музея и окончательно переезжает во Владивосток?

Вторая супруга Владимира Клавдиевича, его дочь и родственники второй жены находились во Владивостоке. Направив приглашение возглавить музей в Хабаровске, Арсеньеву обещали обеспечить его и семью жилплощадью. Ожидая получения служебной квартиры, больше 10 месяцев Владимир Клавдиевич вынужден был жить в доме своего друга С. С. Бабикова в проходной комнате за занавеской. Арсеньев несколько раз обращался к заведующему Дальневосточным отделом народного образования об отсутствии решения по квартирному вопросу, но ситуация не менялась. В конце 1925 года В.К. Арсеньев передал полномочия исполняющего обязанности директора музея Семёну Яковлевичу Сизых. Переехав к семье во Владивосток, Владимир Клавдиевич продолжал оказывать помощь при атрибуции коллекций, отправлять книги из личной библиотеки и те, автором которых он являлся, в музей.

• Хабаровск | Хабаровский край

• № 10

Дом Арсеньева по пер. Портовому, 9 (не сохранился)

Больше 15 лет прожил В.К. Арсеньев в Хабаровске, занимая разные, в том числе, высокие должности, но каждый раз камнем преткновения служил жилищный вопрос, который почему-то не могла решить ни царская власть, ни советская.

Известно, что за два продолжительных периода пребывания в Хабаровске (один с 1906 по 1919 годы, второй – 1924–1926 гг.) Владимир Клавдиевич сменил как минимум пять квартир, но, к сожалению, ни одна из них не сохранилась.

Здесь, в переулке Арсеньева, у него была одна из самых «продолжительных квартирных историй»: на месте нынешней гостиницы «Интурист» когда-то стоял дом, в котором проживал Арсеньев со своей супругой Анной и сыном Волей.

Переулок тогда назывался Портовым – видимо, из-за близости стихийного речного порта, куда приставали рыбаки и китайские торговцы, а дом № 9 был новостройкой – его возвели в 1912 году. Вот в него-то в 1914 году и вселилась семья Арсеньевых, арендовав квартиру на втором этаже.

27 июля 1951 года Портовый переулок назвали именем Арсеньева, но это не уберегло дом, в котором жил выдающийся исследователь Дальнего Востока: спустя 15 лет его снесли, чтобы возвести на его месте гостиницу «Интурист».

Разобрали и другой дом, в котором жил Владимир Клавдиевич, и откуда в свой последний трагический путь в марте 1908 года отправился проводник многих экспедиций ученого и герой его книг Дерсу Узала, одно время живший у «капитана», как называл его гольд. Вот что об этом пишет в книге «Дерсу Узала» Арсеньев:

«Я отвел ему маленькую комнату, в которой поставил кровать, деревянный стол и два табурета. Последние ему, видимо, совсем были не нужны, так как он предпочитал сидеть на полу или чаще на кровати, поджав под себя ноги по-турецки. В этом виде он напоминал бурхана из буддийской кумирни. Ложась спать, он, по старой привычке, поверх сенного тюфяка и ватного одеяла каждый раз подстилал под себя козью шкурку. Любимым местом Дерсу был уголок около печки. Он садился на дрова и подолгу смотрел на огонь. В комнате для него все было чуждо, и только горящие дрова напоминали тайгу».

Еще одна квартира Арсеньева в Хабаровске располагалась на перекрестке улиц Карла Маркса (сейчас она называется Муравьева-Амурского) и Шеронова. Этот дом сохранился на фотографиях, а еще рядом с ним Владимир и его младший брат Александр, который в 1911 году перебрался на Дальний Восток из Петербурга, посадили ясень, который растет там до сих пор. Об этом сам Александр Арсеньев рассказывал хабаровскому писателю Г.Г. Пермякову во время их встречи в Сибири в 50-х годах.

«В 1911 году я по просьбе моего брата Владимира навсегда оставил Питер и переехал на Дальний Восток, сначала в Хабаровск. Стал жить у Владимира, который тогда поселился в одноэтажном каменном доме на углу Муравьева-Амурского и еще какой-то улицы (Шеронова. - примечание). Брат любил сажать долгоживущие деревья: ясени, липы, дубы, лиственницы – в честь разных событий. По случаю моего приезда он со мной вместе посадил ясень у нашего дома… Затем мы обнесли молодое дерево деревянным заборчиком… Дерево наше поливали, удобряли, рыхлили землю не только мы, но и посторонние. Потом я уехал с братом во Владивосток…»

То дерево Пермякову и другим неравнодушным гражданам пришлось отстаивать, когда там затеяли стройку: дом Арсеньева снесли, а вот дерево осталось.

Еще одно место, где предположительно жил Арсеньев, находится на улице Павловича – это дом № 9. Правда, лет 20 назад его снесли, несмотря на тихие протесты интеллигенции, так что сегодня от него осталась лишь кирпичная кладка фундамента, поверх которой в свое время организовали автопарковку. Впрочем, некоторые краеведы скептически относятся к версии, что Арсеньев вообще мог жить в районе нынешней улицы Павловича – мол, далеко. Другие парируют: далеко от дома генерал-губернатора, зато близко к военно-картографической фабрике, которая доживает свой век в доме № 16 на той же улице Павловича.

Во время второго приезда в Хабаровск Владимир и вовсе одно время был вынужден больше 10 месяцев жить в доме своего друга С. С. Бабикова в проходной комнате за занавеской, из-за чего не мог перевезти в Хабаровск свою уже вторую супругу и дочь Наталью. А ведь его пригласили возглавить музей, обещав при этом жилплощадь. Так и не дождавшись обещанного, в конце 1925 года Арсеньев навсегда покидает Хабаровск и уезжает во Владивосток, где жилищный вопрос был решен.

• Владивосток | Приморский край

• № 12

Здание по ул. Арсеньева, 7Б

Мемориальный дом-музей В. К. Арсеньева, филиал Музея-заповедника истории Дальнего Востока имени В.К. Арсеньева, занимает особняк, где прошли последние два года жизни прославленного путешественника, писателя и исследователя. Благодаря его обширным научным интересам и трудам в разных областях — геологии, географии, археологии, этнографии, истории, топонимике, биологии — был открыт миру далекий и неведомый Уссурийский край.

Владимир Клавдиевич со своей семьёй — женой Маргаритой Николаевной и дочерью Наташей — занимал одну из квартир на втором этаже здания. Его построили в начале XX века в качестве доходного дома, то есть специально для того, чтобы сдавать квартиры внаём.

Это был первый кирпичный дом на улице Фёдоровская, на склоне сопки Тигровая. В советское время её переименовали в Производственную (неподалёку находится завод «Металлист»). Семья Арсеньевых вселилась в квартиру № 4 в июне 1928 года. До них её занимала семья Петра Полевого, начальника Дальгеолкома, где работала Маргарита. Арсеньевы были дружны с Полевыми и часто бывали у них в гостях. Когда Петр Игнатьевич получил назначение в Москву, Арсеньевы по совету Полевого написали заявление в жилищную комиссию и через некоторое время смогли занять эту квартиру. В ней было четыре комнаты: кабинет, гостиная, маленькая спальня и детская.

Именно здесь в ночь с 3 на 4 сентября 1930 года Владимир Клавдиевич скончался от паралича сердца, вызванного крупозным воспалением легких после экспедиционной поездки на Амур. Ему было всего 58 лет.

Проблемы со здоровьем начались у Арсеньева ещё со времён первых вылазок по окрестностям Владивостока: от сырого климата заболели лёгкие. За годы хождения по тайге развились варикоз, радикулит и проблемы с желудком, ослабело сердце. В 1928 году он получил инвалидность. Наложила свой отпечаток и травля, начавшаяся в среде местной интеллигенции — завистники оспаривали его открытия, недруги писали доносы.

Однако похороны Арсеньева ярко отразили истинное отношение общественности к Владимиру Клавдиевичу. В одном из писем Маргарита Николаевна описывала их так: «На похоронах был весь город, несколько тысяч людей шли за гробом, цветов и венков были горы. Так, как его, здесь, на Дальнем Востоке, никого не хоронили. Всюду его портреты, и хоть памятник ставь, а у меня на душе такая безысходность...»

Но сразу после кончины Владимира Клавдиевича стали обвинять в великодержавном шовинизме, шпионаже в пользу Японии и создании контрреволюционной вредительской организации. В 1934 году в последнюю квартиру Арсеньевых пришли за Маргаритой Николаевной: её арестовали за участие в «преступлениях» мужа, а в 1938 году — расстреляли по обвинению в «антисоветской деятельности» и «участии в право-троцкистской организации». Несовершеннолетняя Наташа осталась жить одна. Но в 1941 году увели и её — за «антисоветскую деятельность» она была осуждена на десять лет лагерей.

В череде обысков и арестов серьёзно пострадал архив В.К. Арсеньева. Соседка Арсеньевых утверждала, что сотрудники НКВД при обыске вывезли из квартиры 19 мешков с документами. Бесследно пропала рукопись книги «Страна Удэхе», которую Владимир Клавдиевич писал 27 лет и называл главным делом своей жизни.

Арсеньева реабилитировали довольно скоро – уже в 1945 году его имя присвоили краеведческому музею, а также улице, на которой находится дом знаменитого путешественника и писателя. Но попавшая под молот советской власти Наталья Арсеньева в дом по улице своего отца уже не вернулась…

К 1976 году, когда Владивостокский горисполком принял решение взять дом Арсеньева под государственную охрану и открыть в нём мемориальную квартиру, в нём проживали шесть семей. Их расселение затянулось на 12 лет. Окончательно здание по адресу Арсеньева 7б стало домом-музеем в 1988 году. За год до этого решением Приморского крайисполкома дом был включён в список памятников местного краевого значения.

В 1997 году при поддержке администрации края и компании «Гамма-лимитед» был проведён капитальный ремонт и реконструкция здания, а также воссоздан аутентичный интерьер квартиры Арсеньевых. В этом помогли воспоминания и письма племянницы Маргариты Николаевны. В кабинете представлены подлинные предметы, принадлежавшие писателю и исследователю – письменный стол, книжный шкаф, кресло-качалка, глобус, пишущая машинка. Сохранились также материалы экспедиций, приборы, инструменты, письма и фотографии, первые издания книг Арсеньева. Обстановка гостиной даёт представление о жизни интеллигенции в 20-х годах прошлого века – посетители музея увидят обеденный стол Арсеньевых, венские стулья, посуду и самовар, а также виктролу - фонограф для воспроизведения грампластинок, который выпускался в первой половине XX века американской фирмой «Victor Talking Machine Company». Часть экспозиции отведена материалам о судьбах репрессированных Маргариты и Натальи Арсеньевых.

Сегодня дом по Арсеньева 7б — популярное место паломничества приморцев и туристов из разных регионов России. Здесь проводят экскурсии для всех желающих, а также устраивают тематические вечера, чтения арсеньевских книг и постановки его произведений.

В 2005 году у мемориального дома-музея установлен бюст-памятник, автором которого стал приморский скульптор Николай Петрович Монтач. Бронзовая скульптура была отлита по заказу Приморского государственного объединенного музея им В. К. Арсеньева в литейном цехе авиакомпании «Прогресс».

• Владивосток | Приморский край

• № 13

Памятник на пересечении ул. Суханова и Аксаковской

Человеку с большой буквы установили достойный его монумент. Высота памятника вместе с постаментом – целых 10 метров, из них сама фигура Арсеньева — 4,5 метра. Владимир Клавдиевич смотрит на бухту Золотой Рог и на Золотой мост — одновременно глазами исследователя и офицера, и кажется, гордится современным Владивостоком.

Конечно, с таким ростом он виден издалека. Особенно завораживающее зрелище в начале лета: город накрывают туманы, и по утрам, по дороге на работу, приморцы видят только выныривающего из пелены бронзового Арсеньева. Да и в другое время найти его несложно: сквер Путешественников, на кольце у фуникулёра — ещё одной местной достопримечательности (Владивосток остался единственным городом России, где фуникулёр — вид общественного транспорта, и прокатиться на нём хотят многие туристы).

Это второй по счёту памятник Арсеньеву во Владивостоке. Сейчас их уже три, и первые два были открыты в год 150-летия великого этнографа, в сентябре 2022 года: сначала в сквере музейно-выставочного центра на ул. Петра Великого, 6, а потом — здесь, на пересечении улиц Суханова и Аксаковская. На двух гранях постамента высечены барельефы с датами жизни и смерти Владимира Клавдиевича, а также установки памятника. На двух других — горельефы: амурский тигр и сцена из одной из экспедиций Арсеньева.

Автор — владивостокский скульптор Алексей Степаненко. Он рассказал, что почти полгода работал над памятником, отливая его из бронзы. А до этого изучал исторические фотографии начала XX века, стремился достичь максимального сходства. Кстати, Арсеньев здесь такой, каким он был в свои 35–40 лет, на которые пришлись и Сихотэ-Алиньские исследовательские поездки, и секретные экспедиции, и работа над его главными литературными произведениями — «Дерсу Узала» и «По Уссурийскому краю». Поэтому стоит на постаменте в мундире и с саблей у пояса, но в руке у него планшет для записи наблюдений и нанесения картографических меток.

Несмотря на то, что идея установки памятника Арсеньеву возникла давно, реализовали её только в 2022 году. Почему же так произошло? Во времена СССР установка памятника исследователю не была приоритетной задачей. В то время на первый план выходили другие герои и события. Тем более, что меньше чем через год после пышных похорон с многотысячным митингом, в 1931 году, внезапно развернулась травля покойного: в газетах выходили «разоблачающие» статьи и критические публикации, авторы которых пытались подорвать научный авторитет В. К. Арсеньева. Его посчитали главой японской разведки в России, подозревали в сговоре с китайцами и японцами. Жертвой стала и вдова Маргарита Николаевна, которую советские власти репрессировали и расстреляли 21 августа 1938 года.

Однако внимание к личности Арсеньева у приморцев, хабаровчан и других жителей Дальнего Востока сохранялось всегда, и идея установки памятника продолжала обсуждаться. В XXI веке, когда интерес к истории и культуре макрорегиона возрос, она стала более актуальной. Инициатива исходила от общественности и научных кругов, которые хотели отдать дань уважения выдающемуся исследователю. Не хватало только политической воли власти и надёжного источника финансирования. И всё-таки звёзды сошлись: памятник решили изготовить и установить к 150-летию со дня рождения В.К. Арсеньева – осенью 2022 года.

«Арсеньев был русским офицером, разведчиком, который проводил на территории Приморья и Дальнего Востока большую политическую работу. Он закреплял государственные интересы России. Центр «Амурский тигр» с большим удовольствием дарит этот памятник городу», – сказал на церемонии открытия председатель наблюдательного совета центра Константин Чуйченко.

Помимо открытия памятника, в 2022 году прошли различные выставки, вручение общероссийской литературной премии «Дальний Восток» имени В.К. Арсеньева, съёмки фильма «Арсеньев», который выйдет на большой экран в 2026 году. Главную роль в нем сыграл народный артист России Евгений Миронов.

Есть в Приморье и ещё один памятник Арсеньеву. Это скульптурная композиция из бронзы появилась в августе 2024 года у международного аэропорта Владивосток, который носит имя Арсеньева. Инициатором этого проекта стало Русское географическое общество.

Жителей и гостей края приветствуют сам Владимир Клавдиевич и его друг, нанайский охотник Дерсу Узала. Скульптор Алексей Чебаненко использовал образы из легендарного советско-японского фильма режиссера Акиры Куросавы «Дерсу Узала».

• Владивосток | Приморский край

• № 14

Здание по ул. 7-я Матросская, 25

О том, что это место дышит историей и тесно связано с жизнью удивительного человека Владимира Арсеньева, теперь можно узнать благодаря табличке с QR-кодом проекта «Петербург-на-Амуре». А так — обычная с виду административная двухэтажка: 1951 года, но с современным фасадом. Новые владельцы реконструировали старое полузаброшенное кирпичное здание, выбрав для этого классический черно-белый стиль. Украсили декоративными накладками и уличными фасадными светильниками.

Теперь здесь находятся строительная, торгово-транспортная и ряд других компаний. А в самом начале XX века, когда Арсеньев только приехал во Владивосток, здесь была восточная окраина города и стоял небольшой деревянный дом с двумя комнатами и кухней — первое жильё офицера-исследователя во Владивостоке. Смеем предположить, что Арсеньев и ему был рад, несмотря на неприхотливость бытовых условий и народное название этого района города — Гнилой Угол. Главное, что достиг своей цели, впереди было множество событий и экспедиций, а также новая любовь, и при этом у Арсеньева сразу появился свой угол после полутора месяцев пути.

Напомним, ещё во время учёбы в юнкерском училище Арсеньев загорелся изучением Дальнего Востока, с начала 1900 года слал руководству рапорты о переводе в одну из пехотных частей Квантунской армии или Приамурского военного округа, и в мае, наконец, получил «добро» на перевод в 1-й Владивостокский крепостной пехотный полк. Но сначала он заехал в Петербург повидать первую жену, Анну Константиновну, и родившегося там их первого сына Володю (Волю). Молодой 27-летний отец буквально один день побыл с ними, и уже 18 июня выехал к новому месту службы.

Вот только, если в наши дни на авиаперелёт по этому маршруту уйдёт буквально один день (не считая разницы в часовых поясах), то молодости Арсеньева был лишь один вариант — Транссибирская магистраль. К тому же в 1900 году железная дорога доходила только до Байкала, потом надо было ехать на лошадях по Забайкалью и далее — по реке Амур на пароходе до Хабаровска, откуда до Владивостока уже была выстроена Уссурийская железная дорога, шедшая через хребет Хехцир. (Движение по Транссибу от Петербурга до Владивостока было открыто только 14 июля 1903 года). Кроме того, Владимиру Клавдиевичу пришлось по пути задержаться в Благовещенске, где всех военных, в том числе и поручика Арсеньева, мобилизовали для подавления восстания «боксёров» в Китае.

В итоге наш герой прибыл во Владивосток только 5 (18) августа 1900 года. Здесь он сразу начал входить в дела — был назначен командиром учебной команды 1-го крепостного полка, а в свободное время осваивался в городе и за его пределами. Кстати, за жильё здесь, на 7-ой Матросской, 25, Арсеньев платил сам: получал в первый год службы 110 рублей в месяц (немного по тем меркам), и 75 рублей из этой суммы уходило на одежду, еду и квартиру. Остававшиеся деньги тратил на книги и журналы.
Сохранившиеся документы по-разному датируют время прибытия В. К. Арсеньева на Дальний Восток. По одним документам, это август 1900 года, а по другим— 1899. Например, в письме к А. М. Иванову от 20 июля 1910 года Арсеньев отмечал, что «одиннадцать лет пребывания на Дальнем Востоке значительно просветили» его.

Матросская слободка в Гнилом Углу

Почему Гнилой? Потому что здесь, в юго-восточной части города, вдвойне ощущался сырой климат Владивостока. Туманное место в самом конце бухты Золотой Рог, в районе нынешних улиц Луговая и Спортивная, вдоль реки Объяснения. Дом стоял на склоне горы Шошина, с юго-восточной стороны, недалеко от Минного городка. Кстати, не успел Арсеньев обжиться на новом месте, как столкнулся с буйным нравом приморской погоды. Уже 7 августа по старому стилю на город налетел тайфун, пришедший из Южно-Китайского моря через Корею.

«Ветер быстро менял свое направление и дул со страшной силой. Он ломал деревья, опрокидывал телеграфные столбы, срывал крыши с домов, по воздуху летали доски, вывески, листы кровельного железа и проч. К вечеру хлынул сильный ливень. Жутко было сидеть даже в доме, который при каждом порыве вздрагивал до основания и, казалось, вот-вот опрокинется насовсем», — вспоминал позднее писатель.

Сам Владивосток, по его словам, в то время представлял собой небольшой город, с немощёными улицами и большей частью деревянными тротуарами. В районе Гнилого Угла было болото, а за ним начинался лес. Туда охотники ездили бить оленей и диких косуль.

«На Первой речке, ныне застроенной каменными домами, ещё водились кабаны и изредка заходил тигр. Русский остров был покрыт первобытным лесом. На нем было множество диких косуль, пятнистых оленей, одичалых лошадей и быков. Воинские части города представляли собой колонистов. Они сами строили себе казармы, устраивали огороды, рубили дрова, ловили рыбу и пр. Подрядчики, снабжавшие батальоны продовольствием и топливом, появились позже. Как сухопутные, так и морские военные чины проводили жизнь праздно... Вино, и картежная игра процветали. Это объяснялось отдаленностью Уссурийского края и изолированностью его от культурных центров России. Журналы и газеты приходили не все, терялись в дороге...» (Из воспоминаний Арсеньева, записанных его другом и первым биографом, профессором Московского университета Фёдором Аристовым).

А теперь вернёмся к истории 7-й Матросской улицы и в целом этой части города, чтобы понять и почувствовать, каким был Владивосток при Арсеньеве. Три слободки — Матросская, Госпитальная и Артиллерийская — окружали Минный городок со стороны Гнилого Угла. Такие обособленные посёлки были тогда во всех городах России: жителей слободок связывал общий вид деятельности или сословие, национальность. Во Владивостоке за первые 50 лет существования только официально было зарегистрировано 10 слободок и еще несколько существовали неофициально.

От Гайдамакского оврага начиналась Матросская слобода, которая протянулась до нынешней улицы Луговая. В 1872 году в районе оврага начали строить капитальное жильё для отставных и женатых матросов Сибирской флотилии. Как отмечал автор первой книги по истории Владивостока, журналист и краевед Николай Матвеев, строительство велось на началах взаимного домостроения между женатыми чинами. Развитие слободки шло по плану, составленному ещё в 1868 году: должно было быть 18 жилых кварталов с чёткой прямоугольной сеткой улиц. Почти все улицы именовались Матросскими, но под номерами: 1-я Матросская, 2-я Матросская и далее до 7-й. Большинство домов на них были деревянными, малоэтажными — как тот, в котором жил Владимир Арсеньев. Первый каменный дом в этой слободке построили в 1893 году, и к началу 20-го века их стало значительно больше. Также в 1900 году появилась своя школа, позже открыли амбулаторию и небольшую библиотеку с читальным залом. При этом все улицы оставались грунтовыми, и вообще долгое время это был самый отдаленный район Владивостока.

«Матросская слобода — это громадная часть города, не имевшая прямого сообщения. Я обращался к командиру Сибирского флотского экипажа... просил его оказать содействие по засыпке рва, отделяющего город от слободки, и получил полнейшее желание содействовать», — ещё в 1881 году городской голова докладывал думе. Но Гайдамакский овраг был окончательно засыпан только в 1908-м, когда Арсеньев уже давно покинул Гнилой Угол. Между тем, особого внимания заслуживает ещё один факт его биографии, связанный с этим районом города.

Первое упоминание в прессе

Такой деятельный человек как Владимир Арсеньев не мог ограничиться военной службой, чтением книг и изучением местности. 25 февраля 1901 года в газете «Владивосток» была опубликована заметка, на которую в наши дни обратили внимание представители Приморского краевого отделения Русского географического общества.

«В Гнилом углу, в казармах 1-го Крепостного полка состоялся 11 февраля бесплатный солдатский спектакль, исполненный нижними чинами учебной команды. Режиссировал заведующий командою поручик Арсеньев. Было поставлено «Пираты. Феерия в 8 действиях с прологом». Пьеса разыграна с ансамблем. Видно, что поручик Арсеньев, любитель сценического искусства, немало приложил забот и старания, чтобы доставить полезное развлечение своим подчиненным, нижним чинам на далекой окраине», — зафиксировал события репортёр.

Тут уже сказалось воспитание: привитые с детства любовь к театру и книгам. В семье было принято ставить домашние спектакли, да и жили Арсеньевы в Петербурге недалеко от Мариинского театра. И, конечно, свою лепту внесли семейные путешествия и походы, летние выезды в лес и на рыбалку, плавание по реке. Вот и знакомство с краем Арсеньев начал с ближайших окрестностей (любимым местом во Владивостоке стала бухта Тихая), а потом перешел к более дальним походам и стал исследовать глухие таежные уссурийские дебри. При этом нужно было не только изучать географию, топографию, топонимику, флору и фауну края, охотоведение, но и постоянно закалять себя физически.

Вылазки Арсеньева на природу сопровождались охотой. Это не осталось без внимания начальства, и 6 (19) октября 1902 года его назначили заведующим охотничьей командой полка, которая занималась также разведкой местности и составлением карт. А в начале 1903-го Арсеньева назначили начальником Владивостокской крепостной конно-охотничьей команды, и ему было разрешено самому выбирать маршруты походов, отлучаясь на неограниченное время. В мае того же года Арсеньев стал действительным членом Общества изучения Амурского края, куда его привёл однополчанин, врач Н. В. Кирилов, также увлекавшийся краеведением.

Вместе с должностью Арсеньев сменил и место жительства — из Гнилого Угла переехал на более статусную Орлиную сопку. Там находилось помещение охотничьей команды. По словам Владимира Клавдиевича, свежий ветер, простор и прекрасный вид на город создавали ему особое настроение. Там он написал свою первую серьезную работу – «Отчет о деятельности Владивостокского общества любителей охоты за 5-летие с 1901 по 1905 г. Включительно». Несмотря на то, что по форме это был всего лишь сухой отчёт, Арсеньев сильно оживил его описанием природы, флоры и фауны.

Для нас же это место на 7-й Матросской осталось уголком истории, связанным с великим исследователем и путешественником, открывшим миру удивительную дальневосточную природу. И пусть тот деревянный дом не сохранился, но память о нем осталась — как символ начала большого пути Арсеньева на Дальнем Востоке.

В наши дни, судя по публичной кадастровой карте России, на улице 7-й Матросской остались только два здания — это офисное под номером 25 и трёхэтажный жилой дом №33а, построенный в 1956 году. Но, что интересно, сохранилось добротное кирпичное здание бывшего политехникума: оно было построено в 1917 году владельцем участка земли, итальянским инженером Петром Джибелло-Сокко по адресу 7-я Матросская, 12. Круговерть истории распорядилась так, что в этом здании в разные годы были пункт выдачи гуманитарной помощи, гимназия Сибирцевой и училище связи. Сменился и адрес: теперь это Луговая, 33.

• Владивосток | Приморский край

• № 21

Памятник по ул. Петра Великого, 6

Указом Президента России 2022 год был объявлен годом Арсеньева. Вся страна чествовала 150-летнюю годовщину выдающегося путешественника, ученого-этнографа, географа, талантливого писателя и педагога. Во Владивостоке юбилей отмечали широко, и одним из многочисленных событий стало появление нового и весьма необычного памятника знаменитому земляку. Его открыли 9 сентября, накануне дня рождения Владимира Клавдиевича, в сквере рядом со зданием Музея-заповедника истории Дальнего Востока им. Арсеньева на ул. Петра Великого, 6.

Памятник семьянину

Бронзовый памятник на гранитном постаменте создаёт образ непринуждённого общения отца с дочерью: Владимир Клавдиевич в элегантном костюме показывает 10-летней Наташе материалы своих экспедиций. И самые любознательные смогут заметить, что в руках у выдающегося писателя и исследователя дальневосточных земель — изображение его верного проводника и любимого литературного героя, Дерсу Узала.

Как рассказывает автор скульптурной композиции, народный художник и председатель Союза художников России Андрей Ковальчук, идея памятника зрело долго. Сначала скульптор хотел изобразить Арсеньева путешественником в военной форме, потом - в виде идущего на работу писателя: «Постепенно с Виктором Шалаем (директором музея) мы поняли, что нужен памятник человеку, горожанину. Изучая биографию В.К. Арсеньева, понял, что нельзя обойтись без образа дочери Наташи, у которой после смерти отца сложилась крайне непростая судьба».

В двух шагах от дома

Место установки памятника тоже не случайно: много лет жизнь Арсеньева была связана с тремя соседними зданиями.

В доме по ул. Петра Великого, 2 располагалось управлении рыбными промыслами, в котором в ноябре 1918 года Владимир Клавдиевич получил должность младшего инспектора. Этот период был для Арсеньева очень трудным: революция перевернула жизнь с ног на голову, кончилась военная служба, брак с Анной Кадашевич распался. Периодически приезжая во Владивосток, Арсеньев вновь сблизился с семьёй своего наставника, военного инженера и картографа, главного контролера по строительству Владивостокской крепости Николая Матвеевича Соловьёва. Старшая из трёх его дочерей, красивая и хорошо образованная 26-летняя Маргарита, вскоре стала женой известного исследователя, которому шёл тогда 47-ой год.

К тому времени Владимир Клавдиевич действительно был уже признанным учёным и преподавателем. В 1917 году за исследования на Дальнем Востоке он стал первым лауреатом премии М. И. Венюкова, учреждённой Русским географическим обществом (правда, из-за революционных событий денежного вознаграждения размером в 1000 рублей так и не получил).

Весной 1919 года Арсеньев переехал из Хабаровска во Владивосток. И вскоре привёл молодую жену в служебную квартиру, которая находилась там же, в здании управления рыбнадзора на Петра Великого, 2.

Работу в Рыбнадзоре инспектор (через некоторое время ставший заведующим отделом охоты на морского зверя) совмещал с преподаванием в Педагогическом институте на кафедре географии и этнографии, где в 1921 году был выбран профессором. Кроме того, Владимир Клавдиевич заведовал этнографическим отделом Владивостокского государственного областного музея, что на Петра Великого, 6.

Не менее прочные узы связывают В.К. Арсеньева с Обществом изучения Амурского края (ОИАК), которое уже больше века занимает здание на Петра Великого, 4. Поручик Арсеньев появился в ОИАК в 1903 году, куда его привел однополчанин и энтузиаст-краевед Н.В. Кирилов. 16 мая начинающий исследователь стал действительным членом Общества. В этот же день председателем ОИАК избрали Н.К. Соловьёва, который долгие годы был наставником Арсеньева, много сделавшим для продвижения его трудов, а через 16 лет стал его тестем…

Недолгое счастье

Владимир и Маргарита поженились в июле 1919 года. Через год у них родилась дочь Наташа.

Служебная квартира на Петра Великого, 2 была далека от роскоши. Она располагалась в подвальном помещении и была перегорожена шкафами на две части — одна была жилой, другая — приёмной. Причём на жилой площади ютились ещё две родственницы Маргариты.

Об этом браке по городу ходили пересуды. У Маргариты до Арсеньева была несчастная любовь, из-за которой она едва не покончила жизнь самоубийством. Арсеньев, чтобы расторгнуть церковный брак с Анной Константиновной, инсценировал собственную измену, получил семилетнюю епитимью, но уже через полтора месяца венчался с Маргаритой.

И всё же молодая семья была счастлива. В своих письмах 1920-х годов Арсеньев называет свой дом «раем», а жену и дочь – «любимыми девочками». Как свидетельствуют современники, в Наташе он «души не чаял». В лице Маргариты Владимир Клавдиевич нашел не только любящую жену, но и верного друга и помощника. Владея несколькими языками, она вела его переписку с немецкими, французскими и американскими учеными и издателями, выполняла функции секретаря, переводчика и редактора его рукописей. Когда он уезжал в экспедиции, она продолжала вести его дела. «Никогда не родится человек, так глубоко влюблённый в эту землю» — писала Маргарита Арсеньева о своём муже.

Но счастье длилось недолго. В 20-х годах на бывшего царского офицера Арсеньева начались доносы в ОГПУ, академическая профессура тоже не жаловала учёного-самоучку. В 1930 году Владимир Клавдиевич, глубоко разочаровавшись в людях, в звериных законах цивилизованной жизни, умрёт от паралича сердца. В 1938 году Маргариту Николаевну расстреляют по ложному обвинению в шпионаже и антисоветской деятельности. Любимая дочь Арсеньева также не избежит преследования советской власти — оставшись в юном возрасте сиротой, знавшая два иностранных языка и унаследовавшая от отца склонность к сочинительству, проведёт несколько лет в тюрьмах и лагерях. И хотя в 1958 году реабилитируют её мать, а в 1960-м саму Наталью, дочь прославленного писателя и путешественника не сможет найти себе жилья во Владивостоке. После долгих скитаний по стране Наталья Владимировна окончит свои безрадостные дни в 1970-м году в Благовещенске.

И долгое эхо

Однако судьба великого исследователя и его семьи продолжает тревожить умы потомков. В последние годы появились серьёзные доводы историков в пользу версии, что трагическая любовь четы Арсеньевых стала «замковым камнем» романа Булгакова «Мастер и Маргарита».

Забытую могилу Натальи Владимировны разыскали на одном из благовещенских кладбищ и установили там мраморное надгробие. А памятник на улице Петра Великого во Владивостоке будет напоминать всем пришедшем о светлом детстве «ненаглядной Наташки».

• Петропавловск-Камчатский | Камчатский край

• № 18

Прогулочная зона вдоль Култучного озера

1918 год, в стране Гражданская война. В Хабаровске выдающийся ученый, известный путешественник и писатель Владимир Клавдиевич Арсеньев заведует музеем, читает лекции в народном университете и собирается в дорогу. В мае комиссар переселения Дальсовнаркома вынес резолюцию «Кандидатура Арсеньева как исследователя желательна и утверждается» на прошении заведующего Приморским переселенческим районом Бориса Николаевича Клепинина. Речь шла об организации экспедиции на Камчатку.

Целью экспедиции была разведка — нужно было выяснить, какие условия есть для переселенцев на полуострове, определить пригодные земли, а также выработать программу будущего заселения. 26 июня 1918 года Временное бюро по управлению Приморским переселенческим районом назначило Владимира Арсеньева заведующим устройством переселенцев на Камчатке, его помощниками стали бывший командир Уссурийской казачьей дивизии и Амурского казачьего генерал-адъютанта графа Муравьева-Амурского полка Александр Юрьевич Савицкий и В.А. Шрейбер.

Владимир Клавдиевич возглавил этнографическую партию экспедиции Переселенческого управления Приморского района. В экспедицию также входили дорожный, гидротехнический и агрономические отделы. 7 июля 1918 года все погрузились на пароход «Сишан» и отправились на Камчатку.

Что это было за плаванье! В своём дневнике Арсеньев описывает судно, как неуютное и грязное, кроме того, «по праву революции» команда корабля заняла лучшие каюты, оставив пассажирам второй класс и немного места в кают-компании – билетов было продано больше, чем мест. Кроме того, судно было нещадно перегружено товарами спекулянтов, так что оно погрузилось в воду на два с лишним фута ниже ватерлинии, да ещё и кренилось на бок, а спасательных жилетов для пассажиров на «Сишане» не было.

«Публика самая разнообразная: коммерсанты, техники, рыбопромышленники, золотоискатели, рабочие, искатели приключений, разного рода бродяги и проходимцы, любители легкой наживы за счет обиженных судьбою чукчей, коряков и камчадалов», — писал Владимир Арсеньев в своём дневнике.

С божьей помощью, завернув на четыре дня в Японию, «Сишан» добрёл до Камчатки. 19 июля 1918 года он бросил якорь в Авачинской бухте.

В Петропавловске-Камчатском Владимир Арсеньев был впервые. Он немало знал про него — в 1854 году город прославился единственной победой россиян в Крымской войне, когда защитники города под управлением первого военного губернатора Камчатки Василия Завойко смогли устоять под натиском англо-французской эскадры.

Но город, славный своей историей, на известного путешественника произвёл удручающее действие. Вот отрывок из дневника Арсеньева:

«Утром рано вошли в порт Петропавловский. Насколько угрюмый и неприветливый вид имеет Камчатка со стороны моря, настолько Авачинская губа привлекательна. Петропавловск имеет вид села и весьма напоминает Клондайк.

Все дома деревянные, одна улица и один тротуар, с сопок бегут журчащие ручейки с чистою, холодною ключевою водою. В горах кое-где лежит еще снег, около домиков кое-где есть небольшие огороды. Некоторые дома построены давно, из корабельного леса, и по внешнему виду можно сказать, что это постройки времен Завойко и Невельского.

К таким постройкам относится дом Завойко, обросший кругом огромными старыми тополями, старинная церковь (против него), казарма и цейхгауз. Чем-то особенно сентиментальным веет от этих строений. Невольно переносишься в далекое прошлое и думаешь: как жаль, что я не успел в то время, когда русская армия и флот были гордостью России».
Здесь и далее отрывки из дневников В.К. Арсеньева приводятся по публикации: Камчатские дневники В. К. Арсеньева (Подготовка публикации Н. А. Побережной, Н. А. Татаренковой) // К истории страны Камчатки и ее жителей: материалы XXXVII Крашенинниковских чтений. – С. 160–204.

Через несколько дней, когда Арсеньев успел осмотреть город, он пишет: «В городе опытный глаз сразу различает постройки позднейшего типа от Завойкинских. Последние имеют старые крыши из дранок, покрытых плесенью, стены обшиты палубными досками и оконные рамы с частыми решетками и мелкими стеклами. Завойкинский дом загажен, заброшен. Стены его еще очень крепки, но пол и крышу надо сделать новые, иначе пропадет все.

Памятник Лаперузу сделан из огромной вулканической бомбы «Лапилли». Часовня братской могилы, видимо, обречена на разрушение, потому что кирпич, из которого она сложена, разваливается. Опытные люди говорят, что для этого кирпича употребили не пресную, а соленую воду, и оттого он стал гигроскопичным. Памятник Берингу покачнулся и грозит падением. На памятнике Славы, что на косе, карандашом сделано много посторонних записей. Неуважение к славе и памяти погибших».

Не в восторге Арсеньев был и от обитателей Петропавловска: «Полное разочарование. Развращённое деньгами население. Люди, что называется, зарвались в деньгах. Страна снабжает население всем в изобилии без всяких с его стороны усилий, и это явилось причиной их умственного и душевного оскудения. Камчадалы, ведущие жизнь полудикарей, имеют на руках десятки и сотни тысяч, и этому населению Переселенческое управление хочет оказать ещё денежное вспомоществование, как малоимущим.

Женщина, пришедшая просить вспомоществование, имеет на ногах сторублёвые ботинки. Камчадал за два дня пути (перевозка грузов на вьючной лошади) берёт 40 рублей с пуда. Пеший проводник за то, чтобы пройти 50 вёрст и указать дорогу, требует 110 рублей. Женщина предпочитает купить в магазине икру по 80 копеек за фунт, тогда как на рыбалке, которая находится рядом с её домом, свежая кета с икрой стоит 25-30 копеек. Другую рыбу дают даром в придачу, каждая рыба даёт до полутора фунтов икры. При чистке рыбы икра обычно выбрасывается. На вопрос, зачем она покупает икру, она ответила: "Не стоит канителиться"».

Экспедиция поселилась в школе. Там и готовились к походу по Камчатке. Было решено до Усть-Камчатска добраться по морю, а там подняться по реке Камчатка и вернуться в Петропавловск-Камчатский по суше. В первый же день после прибытия Владимир Арсеньев встретился с областным Камчатским комитетом и представителями Завойкинского волостного комитета. Он обрисовал задачи экспедиции и её примерный план: предполагалось исследовать Камчатку в течение двух месяцев и в ноябре отчалить во Владивосток. На следующий год намечена была повторная экспедиция уже по всему восточному побережью.

Попутно он вместе с ещё одним членом экспедиции Переселенческого управления Павленко предложил организовать в городе музей, так как коллекция, которая была в ведении Камчатского окружного комитета (КОК), хоть и содержала редкие и ценные вещи, не представляла интереса, так как была разрозненной и неописанной. Комитет постановил найти помещение под музей и упорядочить коллекцию, а также избрал шесть человек, которые вошли в музейное бюро. Им и предстояло заняться будущим музеем.

2 августа 1918 года Владимир Арсеньев с помощниками отправился попутным транспортом в Усть-Камчатск. Основной целью рейса охранного крейсера «Командор Беринг» была инструментальная съемка побережья и размежёвка промысловых участков. Этим должны были заняться в Усть-Камчатске шесть рабочих и землемер Рыбного управления Шилов. Плавание продлилось три дня.

В Усть-Камчатске пришлось задержаться на несколько дней. Посёлок тогда, как и сейчас, жил за счёт рыбы. Тогда в нём располагался рыбоконсервный завод братьев Демби. Экспедиция остановилась у Альфреда Демби, который не только их принял чрезвычайно гостеприимно, но и дал сведения о реке и селениях, а также предложил экспедиции свой вельбот, но, чтобы подготовить его к речному плаванью, нужно было установить мотор. Пришлось ждать, когда судно будет готово к отправке, потому что аренда катера отняла бы у экспедиции изрядную часть отпущенных средств.

В это время Владимир Клавдиевич с радостью узнал, что в Усть-Камчатске живёт Гавриил Амосович Крамаренко, рыбный промышленник, путешественник и исследователь диких мест. С ним он свёл знакомство за восемь лет до этого, когда Крамаренко выступал в Санкт-Петербурге в Русском географическом обществе. Познакомился он и со старшим сыном Гавриила Амосовича, Георгием (он же Жорж, он же Гага). Гага тоже был писателем — в 11 лет он вместе с отцом выпустил книгу «В Камчатку. Путешествие одиннадцатилетнего школьника, описанное им самим».

Забегая вперёд, скажем, что сын, в отличие от отца, который вскоре эмигрировал за границу, остался в стране, работал на Камчатке, в 1938 был арестован, а после выхода на свободу в 1946 году работал на Тобольской судоверфи и ушёл из жизни только в 1991 году.

Пока же было время, Арсеньев отправился на раскопки возле Усть-Камчатска и после у селения Камаки. Там были найдены несколько каменных топоров и молотков, наконечников копий и стрел из кремния и вулканического стекла, жировые лампочки, что подтвердило древность поселений в этих местах.

9 августа пришло ужасное известие. Касалось оно экипажа крейсера «Командор Беринг», который успел сходить к Командорским островам и вернуться в Усть-Камчатск. «Около 10 часов утра команда его ездила заняться рыбной ловлей около устья реки Камчатки. На моторном катере отправилось восемь человек команды при двух офицерах. На баре огромная волна затопила катер. Минут двадцать люди продержались на воде, держались за катер, пока не подоспела помощь с рыбалки г-на Демби. Спасли всех за исключением молодого офицера Михаила Павловича Андриянова. Симпатичный, скромный молодой человек. Незадолго до сумерек труп его выбросило прибоем на берег. Случай этот надолго оставил в душе моей тяжелые воспоминания».

Наконец, 22 августа Арсеньев со спутниками на паровом катере Альфреда Георгиевича Демби отправились вверх по реке Камчатка. По пути они посетили селения Черный Яр, Березовый Яр, Нижне-Камчатское, Ключевское, Кресты, Козыревское, Щапино, Машура, Кирганик и Мильково. Дальше Мильково плыть было уже невозможно, река сильно мелела. Все места до Мильково были признаны непригодными для переселения.

По пути следования Владимир Арсеньев вёл статистические ведомости, куда заносил сведения о местоположении поселений, число дворов и жителей, наличие школ, больниц, почтовых отделений, церквей и иных значимых социально-экономических объектов, основные занятия населения, средние бюджеты семьи и так далее. Их изучение даёт неприглядную картину жизни людей на Камчатке в начале XX века.

Село Ключевское: «Пропивается всё, так что не имеют денег на покупку хлеба по цене 7 р. 50 коп. за пуд. Чуть ли половина населения занимается возгонкой спирта, гонят его из хлеба и сахара. Доставляют спирт корейцы и японцы, рабочие на катерах. Продается спирт местного изготовления по 1 руб. бутылку».

Селение Щапино: «Хлебопашеством занимается украинец, сеет пшеницу и ячмень. То и другое родится хорошо. В прошлом году пшеница дала сам 18, а ячмень сам 20. Землю не удобряют. Остальные жители земледелием не занимаются».

Селение Козыревское: «Оспа была в 1917 году. За последние два года умерло 17 человек. В некоторых домах не осталось наследников».

Селение Машура: «Школа есть, но нет помещения. Заготовленный на школу лес гниет уже четвертый год. Дети учатся в частном доме поочередно раз в год».

Селение Кирганик: «Духовных запросов у населения нет. Газет не получают и не интересуются политикой и судьбой России».

В селе Машура спутник Арсеньева В.А. Шрейбер неожиданно захотел прекратить путешествие и вернуться в Усть-Камчатск. «Я его не стал особенно уговаривать и задерживать. Я уверен, что он хватит много горя, оставаясь один на реке Камчатке – дело его», — пишет в дневнике Арсеньев.

Итак, от Усть-Камчатска до Мильково удобных мест для переселенцев не нашлось. 7 сентября участники добрались до села Мильково. Река становилась бурной, разбивалась на протоки, появилось много мелей, поэтому пришлось продолжить путь с вьючным обозом.

Село Мильково: «В колодцы часто падают мыши и тогда в колодец подливают святую воду. Мертвых собак бросают по кустам. Много костей валяется всегда вокруг селения. Трупы собак не зарываются в землю и не сжигаются. [Заразные] болезни и чахотка наиболее распространены. Умерло 30 чел., в том числе 10 детей».

Далее путь шёл через селения Верхне-Камчатское, Шаромское и Пущино. Эти места, по мнению Арсеньева, наиболее благоприятны для земледелия.

Селение Шаромы: «Единственным заработком является охота и соболевание. Земледелием никто не занимается. На соболевание уходит все взрослое мужское население».

Селение Пущино: «Около 120 собак. В среднем по 20 собак. Самое меньшее 10, самое большое 24. Собаки недоедают и мельчают. Число уменьшилось».

16 и 17 сентября 1918 года экспедиция форсировала Ганальский перевал. Так случилось, что в первый день двое ушли на разведку и пропали. Сигнальные заряды не помогли, и на их поиски отправили двух местных жителей. Те не смогли никого найти, но, к счастью, 17 сентября все члены экспедиции встретились в Ганалах.

Селение Ганалы: «Врачебная помощь совершенно отсутствует. Мимо селения то проезжает фельдшер без лекарств, то лекарства без фельдшера».

Из Ганал решили двигаться по воде. Наняли лодку и двинулись по реке Быстрая. По пути охотились на медведей — убили трёх, которые на реке занимались рыбной ловлей. 18 сентября путешественники уже отмокали в горячих источниках селения Малка. Арсеньев отмечает, что жители поставили над одним из ключей крытую купальню и с посторонних берут за пользование ею по 50 копеек с ванны.

Селение Малка: «Все отмели реки загрязнены пропавшей рыбой, распространяющей сильное зловоние. Вода в реке в это время тоже сильно пахнет. Воду жители берут из горного ключа. В 1917 году во время оспенной эпидемии в селении умерло 33 человека».

До Начик добирались опять верхом, вещи везли на подводах. Арсеньев отмечает, что «насколько легко и удобно можно провести дорогу на этом перегоне видно из того, что мы шли с телегами целиной безо всяких затруднений». Отметим, что настоящая дорога в этих местах появится только в 1960-х, а экспедиция шла по тропе для пеших и конных.

Селение Начики: «Рыбу ловят для себя. Заготавливают кислую рыбу в ямах. Во всем селении этой рыбы заготовлено по крайней мере около 200 тыс. рыб. Питаются юколой. Едят кислую рыбу сами. Ловят рыбу запорами».

Заканчивался сентябрь, погода была холодной и дождливой. Экспедиция, несмотря на холодные ночи, бодро двигалась вперёд. 22 сентября стартовали в Коряки.

Вот как описывает дальнейший путь Владимир Арсеньев в своём дневнике: «Наших следовало три подводы, одна порожняя и одна попутная. Поехали хорошо и быстро. После Начики начался длинный спуск к Авачинскому бассейну. Только теперь стало ясно, насколько Начики расположено высоко над уровнем моря. Барометр быстро повышается. Биваком встали, не доходя семь верст до селения Коряки.

24 сентября 1918. Понедельник. Маршрут от селения Коряки до селения Завойко (сейчас это город Елизово - примечание). Все время продолжается спуск к Авачинской губе. Хотя в селение мы пришли рано, но долго не могли переправиться на другую сторону реки. Заночевали около перевоза. Ночи холодные, утром мороз. Хорошо, что мы имели лошадей и подводы до самого Петропавловска, а то мы потеряли бы много времени.

25 сентября 1918. Вторник. Последний маршрут к Петропавловску. Великолепный вид на Коряцкий и Авачинский вулканы. Красивая живописная дорога. Прибыли в город в сумерках».

Экспедиции повезло: в гавани Петропавловска-Камчатского стояли сразу четыре парохода: «Адмирал Завойко», «Мангучай», «Эриван» и военный транспорт «Якут». На последнем Владимир Арсеньев и товарищи отплыли во Владивосток 6 октября. Плавание было сравнительно благополучное, если не считать смерч, водоворот и аварию ночью в Сангарском проливе. Возвратились во Владивосток 14 октября в полдень.

Все поставленные цели были выполнены: долина реки Камчатка была тщательна исследована, а земли от Мильково до Пущино признаны подходящими для земледелия и, следовательно, пригодными для заселения.

Во второй и последний раз Владимир Арсеньев вернулся на Камчатку в 1923 году. Он провёл экспедицию на Командорские острова с 17 июня по 31 августа, во время которой составил подробные карты, обозначил на них места лежбищ морских котиков и нахождения каланов.

К его заслугам стоит отнести то, что он добился усиления охраны лежбищ, срочного сооружения на островах радиостанции и поставил вопрос о превращении Командорских островов в «естественный питомник пушных зверей».

По пути на Командоры в Петропавловске-Камчатском Владимир Арсеньев встретился с известным камчатским учителем и краеведом Прокопием Новограбленовым, посетил созданный им естественно-исторический кабинет при школе 2-й ступени, прочитал лекцию о своих путешествиях в Приморье и на Камчатке, произвёл небольшие археологические раскопки у Култушного озера и поднялся вместе с Новограбленовым и пятью товарищами на вершину Авачинского вулкана.

9 августа Арсеньев записал в дневнике: «В 8 часов утра был первый свисток. На судне началась суматоха, беготня, проверка пассажиров. Суматоха длилась до полудня. Наконец мы подняли якорь и вышли в море. Прощай, Петропавловск! Вероятно, я больше не увижу тебя!»

Так оно и случилось.

• Корфовский | Хабаровский край

• № 20

Памятный камень на пересечении ул. Владивостокская и Безымянная

«Я видел перед собой первобытного охотника, который всю свою жизнь прожил в тайге и чужд был тех пороков, которые вместе с собой несет европейская цивилизация», — так писал Владимир Клавдиевич Арсеньев о своем спутнике Дерсу Узала. И все же, всех загадок таежного охотника книга не раскрывает.

Персонаж или реально существовавший человек?

Большинство экспертов уверены, что Дерсу Узала реальный человек, он много раз упоминается в путевых дневниках Арсеньева. Согласно экспедиционным заметкам, первая встреча Арсеньева с Дерсу произошла на реке Тадушу в черте нынешнего поселка Кавалерово (Приморский край) в 1906 году. Тогда как в книге знакомство описано на четыре года ранее и совсем в другом месте. Вполне объяснимо, что Арсеньев как писатель для создания своего литературного героя использовал запоминающиеся моменты происшествий и диалогов разных проводников из его экспедиций. С другой стороны, общение с Арсеньевым также было привлекательным для местного населения, ученый как этнограф искренне интересовался обычаями и историей жителей Уссурийского края, поэтому материала для создания книги у Арсеньева было достаточно.

В качестве военного топографа Арсеньев в 1902-1907 годах совершил ряд экспедиций по Южному Приморью и горной местности Сихотэ-Алинь, собрал богатейший научный материал о рельефе, геологии, растительном и животном мире этого края и населяющих его малых народностях.

Хотя из воспоминаний первой жены ученого Анны Кадашевич видно, что Дерсу был подвержен обычным человеческим порокам: при любой возможности пил, курил опий, ленился, мог заблудиться в тайге и убил множество тигров, несмотря на поверья, запрещающие это делать, — для Арсеньева он стал сначала проводником, потом другом, и затем даже учителем, и самое главное вдохновителем книг — «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала».

В книгах проводник-нанаец описан как человек, живущий в гармонии с собой и окружающей природой, с чёткими установками нравственности, ценности жизни другого существа. Несколько раз он останавливает казаков из арсеньевского отряда от "напрасного" (не для пропитания) убийства животных в тайге. Арсеньев пишет о нём: «К охране природы, к разумному пользованию её дарами этот дикарь стоял ближе, чем многие европейцы, имеющие претензию на звание людей образованных и культурных».

Гольд или удэ?

Настоящее его имя Дэрчу Оджал (Дэрчу из рода Оджал). В настоящее время все названия родов народностей бывшего Уссурийского края превратились в фамилии. По названию рода можно было уверенно определить, к какой группе этноса принадлежал человек. Но в отношении Дерсу и в этом нет уверенности. Про его семью известно, что все они погибли от эпидемии оспы. Сам Арсеньев определяет его как гольда, то есть нанайца, но впервые встречает охотника на землях удгейцев. И другие его проводники, которых было немало, например, последний Сунцай Геонка, были преимущественно из удэгейцев.

Всеволод Петрович Сысоев, директор Хабаровского краеведческого музея в 1960-1972 годах, приводил несколько доводов в пользу удэгейской теории, например, что Дерсу в первую очередь охотник, а не рыбак, носит удэгейскую одежду, и, учит Арсеньева удэгейскому языку. Однако охотничье искусство в конце XIX века было характерно и для нанайцев, все мужчины и некоторые женщины владели традиционными орудиями охоты: луком, копьём, могли установить различные самострелы, а дети с раннего детства обучались ставить петли и сетки на мелкого таёжного зверя. Именно этим и занимался Дерсу до встречи с Арсеньевым, кочевал в долине реки Уссури в поисках пушного зверя.

Работа или Дружба?

Знакомство русского учёного и нанайского охотника было недолгим, около двух лет. Время, проведенное в экспедициях по Сихотэ-Алиню, сблизило их. Арсеньев тщательно готовил все свои экспедиции, подбирал транспорт, снаряжение, инструменты, обдумывал упаковку продуктов, разрабатывал маршрут. И несмотря на подготовку, трудных и опасных моментов в дороге было не избежать, Дерсу Узала не раз спасал ученому жизнь.

Родившийся и выросший в лесу Дерсу никогда не знал ограничений городского человека, он показал Арсеньеву, что любой уссурийский охотник относится к тайге и как к дому, который дает защиту и кров, и как к сакральному месту, которое дает жизнь и легко может её отобрать. Поэтому в тайге нужно следовать правилам природы — упало дерево поперёк тропы: «Дальше ходи не могу. Дорогу закрывай!». Для Дерсу нет разницы между людьми и всем, что их окружает: реками, горами, деревьями, травой, животными и птицами. Всё это «люди», требующие к себе внимания и уважения. Так постепенно Арсеньев пропитывается экологическим сознанием и духовностью жителей Уссурийского края, он пишет: «Раньше я думал, что эгоизм особенно свойствен дикому человеку, а чувство гуманности, человеколюбия и внимания к чужому интересу присуще только европейцам. Не ошибался ли я…» 

Как погиб Дерсу Узала?

В августе 1906 года Арсеньев предложил Дерсу Узала стать его проводником, а уже в марте 1908 года попрощался с ним навсегда. Дерсу Узала был убит грабителями, позарившимися на его винтовку в районе перевала Хехцир, вблизи гранитного карьера.

Дело в том, что после экспедиции 1907 года Арсеньев пригласил тогда уже полуслепого Дерсу пожить в его доме в Хабаровске. Дерсу согласился, так как очень любил своего «капитана», но жизнью в городе тяготился: ему было никак не понять, почему за воду (ее возили из Амура) или дрова, когда вокруг тайга, необходимо было платить. Да и в целом ему было душно в четырех стенах, поэтому весной 1908 года он решил отправиться в Приморье, к истокам реки Уссури.

«Капитана», понимая, что старику, который стал плохо видеть, тяжело придется в тайге и решил подарить ему винтовку с оптическим прицелом. Она-то и стала «приманкой» для каторжника Козлова, который во время ночевки Дерсу в лесу, убил его из-за оружия. Случилось это 13 марта 1908 года. Все это хорошо показано в фильме японского режиссера Акира Куросава.

Книги Арсеньева о Дерсу экранизировали дважды. В 1961 году вышел фильм армянского режиссера Агаси Бабаяна. В 1975 году — фильм японского режиссера Акиры Куросавы, отмеченный годом позже кинопремией «Оскар».

Приблизительно в том месте в 1997 году была установлена многотонная гранитная глыба из местного карьера. Памятный знак появился по инициативе Всеволода Сысоева. У камня есть своя история, правда основанная на рассказах да слухах. Первоначально глыба весом в несколько тонн была доставлена из каменного карьера к обочине дороги Хабаровск - Владивосток ещё в 70-е годы главным инженером карьера С.Г. Чебыкиным. Сгрузили его неудачно, в болотистую низину. Затем глыбу переместили на оказавшийся рядом с дорогой бетонный фундамент и сделали надпись.

Смерть Дерсу, кстати, не была задокументирована, хотя местный пристав должен был составить протокол об обнаружении тела. Сам Арсеньев по воспоминаниям его первой жены Анны Кадашевич, на станции Корфовской он побывал лишь через полгода. Хотя в своей книге «Десру Узала» он говорит о конце марта:

«Маленькая тропка повела нас в тайгу. Мы шли по ней долго и почти не говорили между собой. Километра через полтора справа от дорожки я увидел костер и около него три фигуры. В одной из них я узнал полицейского пристава. Двое рабочих копали могилу, а рядом с нею на земле лежало чье-то тело, покрытое рогожей. По знакомой мне обуви на ногах я узнал покойника.

— Дерсу! Дерсу! — невольно вырвалось у меня из груди.

Рабочие изумленно посмотрели на меня. Мне не хотелось при посторонних давать волю своим чувствам; я отошел в сторону, сел на пень и отдался своей печали».

Могила Дерсу, как отмечал Арсеньев, со временем затерялась. Так что гранитный камень в Корфовском действительно скорее знак памяти, возле которого можно почтить память легендарного гольда: просто присядьте, подумайте, может, оставьте на камне немного табачку, который Дерсу очень любил, вспомните добрым словом коренных жителей тайги, необычайно добрых и душевных людей, живущих в ладу с окружающей природой.

«Альтернативный» Дерсу

Впрочем, существует иные версии гибели Дерсу, как и альтернативный образ проводника Арсеньева. Их автор — хабаровский скульптор Александр Сучков. Он создал отличающийся и, как ему кажется, с портретным сходством памятник Дерсу Узала, который установлен на экологической тропе «Родник Дерсу» Большехехцирского заповедника. Дерсу сидит, поджав по-турецки ноги, при этом в руках он держит длинную курительную трубку.

Изучая архивы, Александр Сучков выдвинул свою версию гибели Дерсу: мол, погиб он от рук бандитов не в Корфовском, а ближе к Хабаровску. Об этом в своих воспоминаниях говорит первая супруга Арсеньева Анна Кадашевич — мол, Дерсу успел уйти от города на 18 верст, Корфовский же находится в 40 километрах от города.

Также в описании гибели Дерсу говорилось о каменном карьере, который действительно есть в Корфовском, но в 1908 году он был и вблизи сопки Двух братьев, на заимке семьи Тарабаровых — как раз в 18 километрах от города.

Так что эту историю можно считать незаконченной. Как и памятник Дерсу — рядом с ним Александр Сучков хочет установить скульптуру Владимира Клавдиевича Арсеньева.

• Арсеньев | Приморский край

• № 22

Памятник на сопке Увальная

Видовая площадка имени В.К. Арсеньева в г. Арсеньев. Сопка Увальная. Фото: Дмитрий Щербаков, 2024 г.

Есть легенда, что в далёком 1912 году, стоя на сопке Увальная и глядя на лежащий внизу посёлок Семёновка, капитан Арсеньев сказал: «Здесь когда-нибудь будет город…». Так или иначе, в 1912 году лагерь отряда Арсеньева действительно находился неподалёку, на берегу реки Халаза (ныне Дачная), а село Семёновка на самом деле с 1952 года стало городом, к тому же носящим имя прославленного путешественника.

Секретная экспедиция

Это была вторая экспедиция, организованная генерал-губернатором Приамурья Н. Л. Гондатти для борьбы с хунхузами — китайскими бандитами, промышлявшими грабежами, разбоем и убийствами. Цель её засекретили, потому что у хунхузов было много осведомителей, в том числе связанных с властями. Поэтому экспедицию обозначили как научно-исследовательскую. Арсеньева, который к тому времени возглавил Хабаровский краеведческий музей, назначили старшим производителем работ Уссурийской межевой партии. Его отряд прошёл по реке Даубихэ (ныне Арсеньевка) и достиг Семёновки, где простоял десять дней.

В историко-географическом очерке «Город Арсеньев. Где шумела тайга» приводятся воспоминания одного из старожилов Семёновки: «Иовенко рассказал о встрече летом 1912 года с Владимиром Клавдиевичем, которого он сопровождал по лесу, где Арсеньев вел съёмку местности на план»:

«Однажды, обращаясь к Арсеньеву, я назвал его «ваше благородие». Он добродушно заметил: «Называй просто капитан Арсеньев». Так называли его все. Просто он был душевный человек. На отдыхе, привале, если не пишет, обязательно что-нибудь интересное расскажет или загадку загадает… Закончив работу, отряд Арсеньева отправился в Анучино».

После этого Арсеньев перешёл Сихотэ-Алинь и прибыл в пост Святой Ольги. Оттуда во Владивосток были отправлены 800 браконьеров.

Всего экспедиция 1912 года длилась около десяти месяцев. В результате были сожжены 204 браконьерские зверовые фанзы, задержаны и выдворены из страны больше 1200 хунхузов. Немаловажным итогом стало и археологическое исследование Никольск-Уссурийского, Иманского и Ольгинского уездов Приморской области. Арсеньев привёз в Хабаровский музей около 100 ящиков с артефактами. Кроме того, были собраны обширные ботанические и этнографические коллекции, которые он отправил ведущим учёным страны, а также в Русский музей. Собранный материал позволил Арсеньеву закончить монографию «Китайцы в Уссурийском крае. Очерк историко-этнографический», которую высоко оценили в научной среде.

Первый в Союзе

Не удивительно, что именно на сопке Увальная в 1972 году появился первый в СССР мемориал, посвящённый памяти В.К. Арсеньева. Причём, создан этот памятник не на средства государства, а на добровольные пожертвования граждан. И первый взнос сделал известный поэт, прозаик и драматург Константин Симонов, который посетил Арсеньев в 1967 году. Он не только горячо поддержал инициативу горожан увековечить память выдающегося путешественника и помог сдвинуть дело с мёртвой точки, но и отдал на создание памятника весь гонорар, полученный за книгу очерков о поездке по Приморью «Признание в любви».

Автором главной арсеньевской достопримечательности стал московский скульптор Г.И. Потапов, которого судьба забросила на Дальний Восток. Здесь Геннадий Иванович познакомился с биографией В.К. Арсеньева. Личность и жизненный подвиг выдающегося исследователя заинтересовали художника, и уже в 1960 году он создал первый вариант памятника. В 1967 году по приглашению Арсеньевского горисполкома Потапов приехал в город и привёз несколько вариантов будущего монумента. Окончательный проект утвердили в 1971 году, он состоял из статуи В.К. Арсеньева высотой 6,6 м, огромной глыбы-камня с рельефным изображением Дерсу Узала и террас-площадок.

Строительство началось весной 1972 года и продолжалось всё лето. Рабочие и сам Потапов жили тут же, в вагончике. Автор признавался, что для него важно не только изобразить силуэт Арсеньева, но и создать образ — интеллигента, очарованного странника, вдохновенного учёного, чьи дела помогли людям освоить Приморье и построить город.

Основную фигуру возвели из железобетона: сначала создавался каркас памятника из арматуры, затем был построен деревянный футляр, который заполнили бетоном. К работе привлекли солдат из близлежащей воинской части — это они с помощью глубоких насечек топориками создали пористую фактуру бетонной статуи.

Художественное решение образа Дерсу совсем иное: он местный житель, дитя природы, и поэтому он как бы врос в землю, образуя с ней единое целое. Голова Дерсу, которая кажется выветренным куском скалы, на самом деле состоит из нескольких плит. Украшениями её стали наскальные петроглифы — древняя письменность коренных народов Дальнего Востока. Надо отметить, что в этом мемориальном комплексе запечатлён, скорее, не сам верный проводник капитана Арсеньева гольд (нанаец) Дерчу Одзял, а литературный персонаж, герой книг Арсеньева Дерсу Узала, в котором соединились образы разных проводников нескольких экспедиций.

Юбилей помог дважды

Мемориальный комплекс создавался к 100-летию знаменитого учёного, писателя и путешественника. Торжественное открытие состоялось накануне векового юбилея — 9 сентября 1972 года. Вскоре монументу присвоили статус памятника регионального значения, который подлежит государственной охране.

Однако после того, как советское государство перестало существовать, мемориал на сопке Увальная оказался без присмотра и быстро обветшал. Возрождение произошло в 2022 году, в год 150-летнего юбилея, объявленного в России годом Арсеньева.

Были восстановлены постамент статуи, мемориальные таблички, а также обустроен современный сквер возле памятника. На видовой площадке есть амфитеатр со скамейками – отсюда открывается прекрасный вид на город. Рядом расположилось кафе и детская площадка, спортивная зона и парковка для туристических автобусов.

Сейчас это место — одно из самых популярных в Арсеньеве. Сюда приезжают туристы, школьники, а также свадебные кортежи — молодожены считают своим долгом сфотографироваться у памятника того, чьим именем назван любимый город.

• Кавалерово | Приморский край

• № 23

Памятник Арсеньеву и Дерсу

В посёлке городского типа Кавалерово многое напоминает о Владимире Клавдиевиче Арсеньеве. Его именем названа главная улица посёлка, Дом культуры, месторождение комплексных руд, богатых оловом и серебром. По имени героя арсеньевских книг назван также природный памятник – скала Дерсу Узала.

Историческая встреча

Скала Дерсу видна из любой точки посёлка – её монолитная вертикальная стена возвышается над долиной реки Зеркальная более чем на 100 метров. С 1985 года она официально приобрела статус природного памятника и стала визитной карточкой Кавалеровского района. По мнению ряда исследователей, именно под ней когда-то на ночёвку остановился Дерсу Узала (Дерчу Одзял) – будущий проводник Арсеньева, который со своим отрядом находился неподалёку. Их судьбоносная встреча состоялась 3 августа 1906 года. Вот как описана она в экспедиционном дневнике знаменитого путешественника:

«Вечером, когда мы сидели у костра, пришли мои два охотника и доложили, что из-за перевала Ли-Фудзин пришел охотник-гольд... Поздно вечером, когда было уже часов около девяти, пришел гольд. "Здравствуйте, – сказал кто-то сзади. – Я обернулся. У нашего огня стоял пожилой человек невысокого роста, приземистый, с выпуклой грудью, несколько кривоногий. Его плоское лицо было покрыто загаром, а складки у глаз, на лбу и щеках красноречиво говорили, что ему лет около 50. Небольшие каштанового цвета редкие усы, редкая, в несколько волосков, борода, выдающиеся скулы у глаз изобличали в нем гольда. Он опустил ружье прикладом на землю и начал закуривать. Одет он был в какую-то жесткую брезентовую куртку, манзовские штаны и улы, в руках у него были сошки – непременная принадлежность инородца. Глаза его маленькие с поволокой у крайних углов казались зоркими и дышали умом, сметливостью и гордостью».

Уже наутро Дерсу согласился быть проводником отряда штабс-капитана Арсеньева и стал полноправным членом экспедиции.

Художественный образ

Образ охотника Дерсу Узала стал центральным в арсеньевской прозе. В повести с одноимённым названием это знакомство описано более подробно:

«Меня заинтересовал этот человек. Что-то в нём было особенное, оригинальное. Говорил он просто, тихо, держал себя скромно, не заискивающе. Мы разговорились. Он долго рассказывал мне про свою жизнь, и чем больше он говорил, тем становился симпатичнее. Я видел перед собой первобытного охотника, который всю свою жизнь прожил в тайге и чужд был тех пороков, которые вместе с собой несёт городская цивилизация… Звёзды на небе переместились и показывали далеко за полночь. Часы летели за часами, а мы всё сидели у костра и разговаривали. Говорил больше Дерсу, а я его слушал, и слушал с удовольствием».

В книге момент знакомства автора с проводником отнесён к 1902 году. Здесь ярко проявился писательский талант Арсеньева. Эта встреча описана настолько убедительно и достоверно, что смогла ввести в заблуждение даже серьёзных исследователей – многие считали, что историческое событие произошло в 1902 году в верховьях реки Лефу (Илистая). Однако обращение к подлинным текстам дневников В.К. Арсеньева помогло выяснить, что оно датируется 3 августа 1906 года и произошло в верхнем течении реки Тадуши (Зеркальная).

Через много лет на предполагаемом месте встречи неизвестными почитателями установлен памятный камень.

Разведчик и его проводник

Экспедиция 1906 года продлилась ровно полгода и стала первой масштабной экспедицией выдающегося исследователя Дальнего Востока. Инициатива её проведения принадлежит приамурскому генерал-губернатору Павлу Фёдоровичу Унтербергеру.

Уроки проигранной русско-японской войны заставили начать укрепление границ, определить места, где потенциально мог высадиться с моря японский десант. Было известно, что Япония имела в Уссурийском крае обширную и хорошо организованную разведывательную сеть, поэтому в задачу экспедиции входило выявление японских шпионов. Необходимо было также собрать данные об инородцах - местном коренном населении, а также о пришлых и ассимилированных китайцах (манзах), которые к русским властям относились враждебно, поскольку те преследовали их за незаконные вырубки и браконьерство. В случае новой войны манзы, скорее всего, стали бы охотно служить проводниками и шпионами у японских военных.

Начальник экспедиции, военный разведчик штабс-капитан Арсеньев специально для этой цели был переведён из Владивостока в Хабаровск и прикомандирован к штабу Приамурского военного округа. Вместе с проводником отряд насчитывал 23 человека. В него входили несколько офицеров, в том числе начальник штаба Приамурского военного округа генерал-лейтенант Рутковский, известный ботаник Пальчевский, стрелки 24-го Восточного стрелкового полка и казаки Уссурийского казачьего дивизиона. Средства для снаряжения экспедиции были выделены Приамурским отделом Императорского Русского географического общества и лично Унтербергером.

Путешественники исследовали горную область к северу от залива Святой Ольги до бухты Терней, а также к западу от истоков реки Уссури. Хребет Сихотэ-Алинь был пересечён восемь раз. Составлены карты и планы местности, собраны разведывательные данные и этнографические материалы. Именно Дерсу подсказывал Арсеньеву китайские названия географических объектов, который тот наносил на карты.

Проводник проявил свою необычайную охотничью смекалку, благодаря чему нередко выручал и даже спасал членов экспедиции. А кроме того, нанайский охотник поделился с писателем своим необыкновенным ощущением мира Уссурийской тайги, в которой всё представлялось одушевлённым и обладало наряду с человеком своими священными правами.

Правда, из воспоминаний первой жены Арсеньева, Анны Константиновны, известно, что реальный Дерсу был не столь безупречен, как герой книги. Как проницательно отметил знаменитый писатель и певец русской природы Михаил Пришвин, в Арсеньеве «было больше Дерсу, чем в диком гольде».

Новый памятник

В 1959 году в парке культуры и отдыха имени В.К. Арсеньева был установлен бюст писателя и путешественника, который до настоящего времени не сохранился. По старым фотографиям его восстановил талантливый кавалеровский скульптор Алексей Серебрянский. Владимир Клавдиевич запечатлён в образе исследователя, с планшетом и карандашом в руках, в походной шляпе с поднятым накомарником. Пока новый памятник Арсеньеву ждёт своей установки.

• Кавалерово | Приморский край

• № 24

Памятный камень в месте встречи Арсеньева и Дерсу между поселками Кавалерово и Горнореченский

Ещё одно памятное место в Приморье, связанное с именами легендарных личностей — Владимира Арсеньева и Дерсу Узала (Дэрчу Очжал). По одной из двух распространенных версий, руководитель экспедиции и его будущий друг-проводник встретились 3 (16) августа 1906 года примерно здесь, на территории современного Кавалеровского округа и посёлка Горнореченский. По крайней мере, этой версии придерживаются в Русском географическом обществе и его приморском региональном отделении — Обществе изучения Амурского края (ОИАК).

«Дерби» без победителя

По инициативе общества к 140-летию Владимира Клавдиевича и появился здесь памятный камень. Гранодиорит привезли с месторождения в Приморье, расположенном на 138 километре Хасанской трассы. Надпись на табличке гласит, что установлен он 29 августа 2012 года. Также сделана гравировка: Арсеньев в мундире, делающий путевые заметки по ходу экспедиции, и охотник-гольд — с ружьём и любимой китайской курительной трубкой с длинным мундштуком. Этим, конечно, мемориальный знак рядом с домом № 3 на улице Набережная в Горнореченском сильно отличается от камня с простой надписью у скалы Дерсу Узала на окраине Кавалерово.

С другой стороны, в этом «кавалеровском дерби» камень у скалы выигрывает с точки зрения локации и туристической привлекательности: скалистый утёс Дерсу (во времена Арсеньева — Ионтолаза) высотой 121 метр видно издалека. Как писала газета «Пульс – Северное Приморье», новое имя он получил с лёгкой руки геолога и краеведа Евгения Кальницкого. Утёс считается памятником природы и визитной карточкой Кавалеровского округа, находится в живописном месте на правом берегу реки Зеркальная (до 1972 года она называлась Тадуши). Также есть мнение, что Владимир Арсеньев первым сфотографировал и нарисовал скалу в полевом дневнике 1906 года. А было это до встречи с Дерсу Узала или после неё — уже не столь важно.

В то же время памятный камень в Горнореченском, по словам жителей района, установили в не самом удобном месте, сырой низине: здесь нет асфальтированной трассы, и приезжему человеку, чтобы найти достопримечательность 2012 года, скорее всего, понадобится проводник, как в своё время Арсеньеву.

Как бы то ни было, но оба камня напоминают нам о существовании двух точек зрения о месте знакомства гольда (так называли нанайцев) с начальником первой большой Сихотэ-Алиньской экспедиции.

«Да, к сожалению, Арсеньев не поставил точку на карте, с какой сопки спустился Дерсу Узала», — сетовала в беседе с журналистами в 2019 году директор Кавалеровского краеведческого музея Татьяна Васильева.

Так что победителей в этом дерби нет. И, как считает историк, краевед, действительный член Русского географического общества Сергей Корнилов, «на самом деле, точное место их встречи неизвестно. Арсеньев пишет, что это была фанза Лудёва, но где стояла фанза, никто не знает. Поэтому все эти памятные камни условны».

Также краевед Корнилов советует относиться к главным литературным трудам Арсеньева «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала» именно как к художественным, а не документальным произведениям, потому что места событий и даты в книгах далеко не всегда совпадают с реальностью. В том числе стоит ориентироваться на дневниковые записи, говоря о том, когда произошло знакомство их автора с таёжным охотником — в 1906 году, а не в 1902-м, как решил преподнести Арсеньев в приключенческих книгах.

Правильное окружение

Камень от РГО и Общества изучения Амурского края в Горнореченском — не просто дань памяти знаменитому путешественнику и исследователю Дальнего Востока. Общество существует с апреля 1884 года, и наш «певец тайги» тоже состоял в его рядах. Владимира Клавдиевича привёл туда однополчанин и энтузиаст-краевед Николай Кирилов. Действительным членом ОИАК Арсеньев стал 16 мая 1903 года, за три года до судьбоносной встречи с Дерсу Узала.

В обществе Арсеньев приобрёл не только единомышленников, но и друзей, с которыми шёл постоянный обмен мнениями, знаниями по естественным и историческим наукам. Одним из них был Василий Маргаритов — кандидат естественных наук, этнограф, краевед и педагог. Среди примечательных фактов его биографии, что в 1909–1915 годах Маргаритов избирался городским головой Владивостока, в ОИАК вступил в первый же день его основания в 1884-м, а в 1895-м стал директором Гродековского музея в Хабаровске (за 15 лет до того, как на этот пост назначили Арсеньева!).

К слову, Маргаритов окончил физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета, а военный востоковед и путешественник Арсеньев — только пехотное юнкерское училище. Но благодаря пытливому уму, самообразованию и, как говорят современные психологи, правильному окружению, ему удалось стать компетентным и разносторонним исследователем. Члены Общества изучения Амурского края входили в пласт позитивных и успешных людей в его жизни; в частности Василий Маргаритов много рассказывал Арсеньеву о коренных народах, и орочи, удэгейцы, гольды и тазы вызвали у него большой интерес. А первая большая экспедиция 1906 года — с многократным пересечением Сихотэ-Алиня, преодолением снежной бури, исследованием крупных рек и в целом разведкой местности по заданию генерал-губернатора Павла Унтербергера —дала нам ещё и этнографа Арсеньева.

Чуть не убил Дерсу Узала (о чём рассказал дневник капитана)

Увлечённый и даже одержимый начальник экспедиции (после тяжелого отравления он вставал и шёл дальше) брал на карандаш и фотографировал всё, что касалось коренного населения Уссурийского края — культуры и быта, традиций, промыслов.

В том же дневнике штабс-капитан Арсеньев, начиная с 3 августа, детально передаёт моменты знакомства с Дерсу Узала и совместно пережитых испытаний. По словам автора, это был «пожилой человек небольшого роста, лет 50-ти, несколько кривоногий» и с выдающимися скулами. Рассказывал много интересного из своей скитальческой охотничьей и бродяжной жизни. Провёл ночь в отряде и утром 4-го согласился остаться — в роли проводника и члена экспедиции.

Через неделю, дойдя до фанзы Иолайза, пополнили запас продовольствия, устроили стирку белья и заодно «остригли под машинку и одели своего проводника». 16-го числа пришли к подножию Сихотэ-Алиня (как пишет Арсеньев, Сихотэ-Алинь значит «Западный хребет больших рек». Гольды называют его Цзуб Гын, что значит Приморские горы). 20 августа проводник отличился — «закутил и по дороге напился пьян», а 23-го случилось чрезвычайное происшествие: трезвый Арсеньев во время охоты случайно ранил Дерсу.

«Чувствовалось приближение грозы. Дойдя до первой зверовой фанзы, мы наскоро закусили и тронулись в дальнейший путь. На обратной дороге я едва по недоразумению не убил проводника-гольда. Выпущенная мною пуля слегка задела кожу на его спине, причинив ничтожное поранение — царапину, небольшую опухоль от ушиба и значительные физические страдания. Перевязав ему эту рану, мы тронулись далее».

Кстати, Дерсу называл Арсеньева «капитан». Так представители коренных народов обращались тогда к должностным лицам. Расстались они только в ноябре, дойдя пешком до станции Иман (сейчас это город Дальнереченск) и договорившись встретиться вновь в 1907 году, в следующей экспедиции.

• Кавалерово | Приморский край

• № 25

Фанза Лудёва (Лудёвая)

Ещё одна интересная версия того, где на самом деле располагалась фанза Лудёва (это не фамилия, а название в честь лудёвы - ямы-ловушки на оленей), возле которой впервые встретились в 1906 году Владимир Арсеньев и его проводник Дерсу Узала, принадлежит жителю Дальнегорска Ивану Кялунзиге, удегейцу по национальности, уроженцу Имана. Она была изложена в 2012 году в "Живом журнале", и мы приводим её ниже, с некоторыми сокращениями и пояснениями.

Фанза Лудёва была важным местом в Уссурийской тайге. Она стояла на конно-вьючной тропе, соединяющей Уссури с побережьем Японского моря. Владимир Арсеньев указывал в дневниках, что фанза расположена в верховьях реки Тадушу (другие варианты названия - Тадуши, Тазуши), но прямых сведений о том, насколько эти "верховья" близки к перевалу через Сихотэ-Алинь, нет. Зато есть очень много косвенных данных, - как из дневниковых записей исследователя, так и из художественных произведений. Если приложить их к карте местности, получается, что Арсеньев и Дерсу на самом деле могли встретиться возле нынешнего... Впрочем, обо всём по порядку.

Главные топонимы того периода в описываемом районе: река Тадушу - ныне Зеркальная, река Ното - ключ под перевалом через Сихотэ-Алинь, река Ли-Фудзин - ныне Павловка, река Вангоу - ныне Кавалеровка, сопка Ионтолаза - ныне скала Дерсу.

Маршрут от фанзы Лудёва до перевала Арсеньев описывает очень кратко, зато обратный, от реки Ли-Фудзин к перевалу и далее спуск к Тадуши - подробно. Вот запись от 16 августа 1906 года:

«До перевала оставалось 2-4 версты. Часов в восемь утра снялись... Дорога шла, очень медленно повышаясь к перевалу... Перейдя Ли-Фудзин последний раз, мы стали подыматься на перевал. Перевал не высок... По краям перевала тянутся к небу высокие сопки. Когда мы переходили вязкое болото на самом перевале, выглянуло солнышко и осветило весь видимый горный хребет. На самой вершине перевала - кумирня, в которой мой проводник помолился вслух своему богу... Высота перевала над уровнем моря 510 метров. Тотчас же за перевалом начался спуск довольно крутой, сильно поросший лесом. Тут есть дорога, идущая через перевал на p. Ното. У разделения троп мы остановились, дать короткий отдых людям и коням».

На этом же месте, как мы помним, отряд останавливался на пути с реки Тадуши на Ли-Фудзин. Пройденный путь до привала составляет 5,5-6 км без учета вертикальной составляющей. Далее В.К. Арсеньев описывает путь так: «Когда мы вышли на поляну нас обогнал обоз впереди стали слышны выстрелы. Люди стреляли кету, которая шла вверх по реке (судя по времени года, это была сима). Тадушу здесь идет небольшим ручейком по очень узкой долине и затем вдруг сразу расширяется в большую падь, покрытую редким лесом, отдельными деревьями, немного болотистую (видимо район п. Рудный). Прошли брошенную зверовую фанзу. Последние шаги казались чрезвычайно продолжительными и утомительными. По эту сторону опять пошли лиственные деревья, открытые места, поляны... Часа в 4 дня мы дошли до фанзы Лудёва, где и получили желанный отдых». Судя по тексту, от перекреста на Ното до фанзы Лудёва они шли около 3-3,5 часов. При этом Арсеньев вёл глазомерную съемку. То есть этот промежуток был не более 12 км.

На следующий день, остановившись на днёвку у фанзы Лудёва, исследователь отправляется к скале Ионтолаза, которая, судя по тексту, находится сравнительно недалеко, но не рядом.

Вот дневниковая запись от 17 августа:

«... я с утра с хорунжим Анофриевым и с Боторваном пошел на обследование сопки Ионтолаза. Скала эта массивного [микролитического] происхождения. Эруптивная. Разрушения - глыбные. Не имея возможности осмотреть пещеры, мы решили взобраться на её вершину и оттуда осмотреть окружающие окрестности. Подъем был труден, но мы были вознаграждены видом, расстилающимся у нас под ногами. Внизу извивалась река, деревья казались кучами кустов. Стволов не было видно. На Западе тянулась цепь гор Сихотэ-Алиня со своими восточными отрогами. Я срисовал вид его со всеми вершинами и седловинами... На самом верху утеса, среди глыб, на самом пике, мы нашли три маленьких кумирни, сложенных из камней... Я попробовал бросить [большой] камень вниз, он покатился с шумом, но шум его становился все слабее и где, когда он упал, я уже не слышал... Барометр-анероид показал 410 метров... Сделав несколько снимков, мы без труда спустились вниз по другому, более пологому пути, и через час были дома».

Обратим внимание на эту деталь: спустившись со скалы, исследователи только через час пришли на место днёвки, в фанзу Лудёва, которая, судя по всему, находилась выше по течению реки Тадуши-Зеркальной. Налегке за час по конно-вьючной тропе можно пройти около 3- 4 километров. После обеда Арсеньев пошел на соседнюю гору. «Очень труден был крутой подъем. Жара вызывала жажду, я много раз вспоминал воду. Наконец мы добрались до самой вершины. Отсюда я опять мог видеть весь противоположный участок Сихотэ-Алиня, отсюда я мог видеть низкую Тадушинскую седловину и перевал в долину реки Ли-Фудзин. Седловина была очень низкая и резко выделялась из общей массы сплошной линии гор».

Судя по описанию, это была высота 466,3. Только с неё и с высоты 462,3 г. Точильная можно видеть перевал Венюкова.

18 августа 1906 г. В.К. Арсеньев снова направляется на осмотр скалы Ионтолаза. В конце дня он записывает: «Так как прошлый раз нам не удалось осмотреть пещеру, то мы решили сделать это сегодня утром. Я… сфотографировал скалу Ионтолаза. Осмотр пещеры нас разочаровал. Это была дыра, не более. Около 3 сажень глубиной и 1 саж. высоты, но не глухая. В заднем конце её было отверстие с тарелку величиною, откуда капала вода и тянула струя холодного воздуха. Значит, она имела сообщение с наружным воздухом где-то с другой стороны скалы... На обратном пути мне удалось поймать змею… После обеда я решил подняться на соседнюю высокую гору, чтобы ещё раз осмотреть хребет Сихота-Алинь. Труден был подъем, но я был вполне вознагражден за это великолепным видом, открывающимся у меня перед глазами. Я был как бы в центре громадных гор, в середине горной страны. Отовсюду поднимались и высились мощные великаны пики и вершины гор. Прямо передо мною тянулась полоса гор Сихотэ Алиня. Особенно резко выделялась низкая седловина перевала, где дорога идет с Тадуши на р. Ли-Фудзин. Справа цепь значительно круче и выше…».

Путь до скалы, её осмотр и возвращение к фанзе заняли время до обеда; из этих данных тоже можно предположить, что скала была не далее чем в 3-4 километрах от фанзы Лудёва. А поскольку в этот же день после обеда В.К. Арсеньев совершил ещё один подъём, видимо, и гора находилась не более чем в 4-5 километрах. По описанию подходит гора Точильная (высота 462,3 м).

19 августа 1906 г. В.К Арсеньев в третий раз посещает скалу Ионтолаза и к полдню (12 часов) возвращается в фанзу Лудёва, чтобы проверить часы при помощи гномона. После этого он работает, заполняя графы статистического дневника. После обеда он отправляется на третью гору с видом в сторону р. Ното, по всей вероятности, не ранее часа после полудня. Далее Арсеньев пишет: «Подъем был труден, так как склон горы был очень крут, длинен и покрыт высокой травой, в которой запутывались ноги совершенно… Зато я был вполне вознагражден, взобравшись на голую вершину горы, не заросшей и совершенно голой. Передо мной был вид до перевала у Ното… Спуск вниз был труден, но легче подъема. С большим удовольствием я утолил жажду холодной водой из ручья и часа в 2 дня был внизу».

Со слов бывшего геолога Евгения Кальницкого, такая сопка в окрестностях Кавалерово одна. Расположена она как раз напротив хлебозавода и на современной карте обозначена как г. Санькина 605,0, что вряд ли соответствует действительности. По запискам видно, что подъем и спуск с высоты занял время 1-1,2 часа. Гора была невысокая, так как Арсеньев там поймал несколько крупных бабочек, которые «…всегда держатся у невысоких горных вершин». Вероятно, Арсеньев поднимался на высоту 359,3 напротив аэропорта, также с совершенно голой вершиной. Впоследствии топографы при прокладке триангуляционной сети на всех трёх вышеперечисленных вершинах установили тригопункты.

25 Августа 1906 г. отряд двинулся вниз по р. Тадуши, пишет Арсеньев: «Скудно закусив утром китайским хлебом, чумизной кашей и чаем без сахара, мы тронулись в путь. Моросил дождь. Едва мы достигли скалы Ионтолаза, как погода стала меняться к лучшему. Ионтолаза осталась в стороне. Скоро выглянуло солнышко, а мы подошли в это время часам к 12-ти к реке Дин-За-Хэ (Кенцуха), которая именуется притоком р. Тадуши, но по наблюдениям это река шире значительно р.Тадуши и тянется к Северу верст на 40, тогда как р. Тадушу вдвое уже первой и тянется только лишь на 20 верст».

Здесь надо обратить внимание, что от фанзы Лудёва до р. Динзахе (Кенцуха) они шли несколько часов и скалу Дерсу - Ионтолаза прошли стороной, стало быть, по левой стороне реки Тадуши. В целом средняя скорость представителей отряда на маршруте составляла 3-3,6 км/час без учета вертикальной составляющей. На подъемах-спусках скорость падала до 1,3-1,4 км/час. При такой скорости подъем и спуск на высоту 359,3 м занял бы 1-1,2 часа; на высоту 466,3 м – 4-5 часов; и на высоту 462,3 м (гора Точильная) – 1,5-2 часа, с учетом того, что часть пути пройдена почти по горизонтальной поверхности. Из расчетов становится понятно, что на более дальние вершины физически невозможно пешему человеку совершить восхождение за вторую половину дня. В приведенных расчетах только восхождение на высоту 466,3 м вызывает сомнение. Возможно, Арсеньев поднимался только на отрог, с которого видно перевал, а возможно, поднимался на высоту рядом с горой Точильной.

Теперь воспользуемся описанием тех мест из книги В.К.Арсеньева «По Уссурийскому краю». Конечно, книга художественная, многие описываемые в ней события не соответствуют дневникам и запискам, но географические, геологические данные и описания флоры и фауны приведены очень точно.

Вот как Арсеньев в книге описывает подъем по Тадуше от р.Динзахе к фанзе Лудёва: «Теперь с левой стороны у нас была река, а с правой - речные террасы в 38 метров высотой. Они особенно выдвигаются в долину Тадушу после Динзахе. Террасы эти состоят из весьма плотных известняков с плитняковой отдельностью. Последним притоком Тадушу будет Вангоу. По ней можно выйти через хребет Сихотэ-Алинь на реку Ното. Немного не доходя до ее устья, в долину выдвигаются две скалы. Одна с левой стороны, у подножия террасы, - низкая и очень живописная, с углублением вроде ниши, в котором китайцы устроили кумирню, а другая - с правой, как раз против устья Вангоу, носящая название Янтун-Лаза (Ионтолаза). Около нее есть маленький ключик Чингоуза. Скала Янтун-Лаза высотой 110 метров. В ней много углублений, в которых гнездятся дикие голуби. На самой вершине из плитняковых камней китайцы сложили подобие кумирни. Манзы питают особую любовь к высоким местам; они думают, что, подымаясь на гору, становятся ближе к богу.

Тропа привела нас к фанзе Лудевой, расположенной как раз на перекрестке путей, идущих на Ното и на Ли-Фудзин. Раньше обитатели этой фанзы занимались ловлей оленей ямами, отчего фанза и получила такое название. Тогда она функционировала как постоялый двор. Здесь всегда можно встретить прохожих китайцев, идущих от моря на Уссури или обратно. Хозяин фанзы снабжал их продовольствием за плату и таким образом зарабатывал значительную сумму денег. Фанза была расположена у подножия большой террасы, которая сильно выдвигается в долину и прижимает Тадушу к горам с правой стороны. Поверхность террасы заболочена и покрыта группами тощей березы». Заметим, что терраса возле фанзы прижимает к горе реку Тадушу, а не Вангоу.

А вот как Арсеньев описывает реку Вангоу (Кавалеровка) возле фанзы Лудёва: «В нижнем течении Вангоу немного болотистая. Здесь есть кое-где небольшие полянки с землей плодородной, заросшей орешником, леспедецей, тростником и полынью. Километрах в пяти от устья, слева, в Вангоу впадает маленький ключик, называемый китайцами Та-лаза-гоу - Долина большой скалы. Действительно, такая скала здесь есть. Порода, из которой она состоит, разрушаясь под действием солнца, дождя и ветра, дает беловатую рыхлую массу, похожую на глину. По словам тазов, летом во время пантовки здесь всегда держится много изюбров. Они с какой-то особенной жадностью грызут эту землю.

При ближайшем обследовании скалы на ней действительно были найдены многочисленные следы, оставленные зубами оленей. С одной стороны ими было съедено так много породы, что образовалась выемка около аршина глубиной. Неподалеку от скалы находилась лудева, то есть забор, преграждавший животным доступ к водопою. Он был сделан частью из буреломного леса, частью из живых деревьев. При помощи кольев валежник закрепляется так, чтобы животные не могли разбросать его ногами. Кое-где оставляются проходы, в которых копаются глубокие ямы, сверху искусно замаскированные травой и сухой листвой. Ночью олени идут к воде, натыкаются на забор и, пытаясь обойти его, попадают в ямы…».

Надо полагать, что фанза отстояла от лудёвы, находящейся у скалы с природными солонцами, в 3-4 км. Иначе звери бы боялись близости жилья. И ещё одна важная примета - рядом с фанзой находится терраса, поверхность которой заболочена, с растущими там редкими березками. Исходя из вышесказанного, фанза Лудёва находилась рядом с аэропортом п. Кавалерово. Памятному камню о первой встрече Арсеньева и Дерсу место в скверике возле нынешнего аэропорта.

• Красный Яр | Приморский край

• № 26

Памятник Дерсу Узала

Памятник Дерсу Узала в селе Красный Яр. Фото: Центр "Амурский тигр".

Дерсу Узала – коренной житель Уссурийского края, самый известный из проводников писателя и военного востоковеда Владимира Арсеньева, увековеченный им в книгах «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала». Кто читал их или смотрел легендарный фильм японского режиссера Акиры Куросавы «Дерсу Узала» 1975 года (получивший, кстати, премию «Оскар»), тот наверняка успел проникнуться судьбой «лесного человека», таежного охотника, ставшего Арсеньеву другом.

Что интересно: памятник Дерсу в национальном селе Красный Яр на севере Приморья, появился раньше, чем первый памятник самому Арсеньеву во Владивостоке. Здесь, у центральной усадьбы национального парка «Бикин», бронзовую скульптуру установили и открыли 27 сентября 2019 года, в преддверии Дня тигра — одного из главных и любимых праздников в Приморье и Хабаровском крае. Праздник напоминает о необходимости сохранения живого символа дальневосточной тайги и в целом о бережном отношении к природе.

«Это такие же люди»

Скульптура Дерсу Узала стала выражением благодарности всем проводникам, которые в разные годы помогали исследователям Уссурийского края. Также она напоминает о дружбе людей разных национальностей, уважении к культуре и традициям коренных малочисленных народов. Известно, что и сам Арсеньев по-доброму относился не только к своему другу, напарнику по экспедициям, но и к другим представителям коренных малочисленных народов Севера. На вопрос «Что ты с ними возишься?» отвечал «Это такие же люди».

В свою очередь, Дерсу Узала старался бережно относиться к природе и всему живому — оставшись один (вся семья погибла во время эпидемии чёрной оспы), охотник ушёл из селения и много лет скитался по тайге: летом ночевал под открытым небом, а зимой сооружал зимовья. По воспоминаниям Арсеньева, его друг с большим почтением относился к лесу, не использовал ловушки и добывал только то количество зверей, которое было нужно для еды. А зарабатывал, сбывая китайцам шкуры.

Имя и национальность

В своих дневниках Владимир Арсеньев раскрывает настоящее имя прототипа литературного Дерсу – Дэрчу Очжал. Но для нас он всё равно остаётся Дерсу. Чаще звучит вопрос: а кем он был по национальности? Традиционно считалось, что нанайцем. К примеру, живший в Хабаровске писатель, охотовед и действительный член Географического общества СССР Сергей Кучеренко во время поездки в Красный Яр встретил давнего знакомого, нанайца Федора Узу. И тот сказал с гордостью: «Дерсу — наш человек, из нашего рода. Правильно его фамилия Уза, не Узала».

Другая точка зрения была у Всеволода Сысоева — директора Хабаровского краеведческого музея с 1960 по 1972 годы (теперь это Гродековский музей). И хотя Сысоев не был лично знаком ни с Арсеньевым, ни тем более с Дерсу Узала (он погиб ещё до рождения Всеволода Петровича), у них была своя, кармическая связь. Музейная деятельность Сысоева началась в 1960-м за рабочим столом Арсеньева — кумира детских лет. Также почётный гражданин Хабаровска сделал многое для сохранения и личных вещей знаменитого исследователя Дальнего Востока.

Так вот, Сысоев считал Дерсу удэгейцем. Писательница и журналист Юлия Шестакова (которая сама много путешествовала и дружила в том числе с удэгейцами) включила его мнение в очерк «Дада», вошедший в книгу «Люди-звёзды».

«Почему Дерсу называют нанайцем? Да прежде всего потому, что сам он представился Арсеньеву как гольд, то есть нанаец, а не ороч и не удэ», — утверждал Всеволод Сысоев.

Среди его аргументов были и такие: Дерсу носил одежду удэгейцев — штаны и куртку из оленьей кожи, а обувался в унты; жил в тайге, как и кочевники-удэгейцы, а гольды (нанайцы) не кочевали. Кроме того, Дерсу — охотник, а не рыбак, он хорошо знает тайгу, все горные речки и ключи, помнит каждую сопку. Он учил Арсеньева удэгейскому языку, а не нанайскому. Чёрная оспа свирепствовала в основном среди удэгейцев. И ещё — «Только среди приморских удэ встречались в то время люди, у которых были русые волосы, зеленоватые глаза…».

Поношенные чуни и 200 кг кембрийской глины

Действительно, даже сейчас — смотришь на памятник и кажется, что это не бронза, а настоящие живые зелёные глаза. Перед нами – очень вдумчивый, многое повидавший и опытный человек. Тот самый, которому «было душно в четырёх стенах» и который был на «ты» с природой.

Создавал образ приморский художник и скульптор Алексей Степаненко (он же в 2022 году закончил работу над монументом Арсеньеву, который установили на кольце фуникулёра во Владивостоке). Узала изображен в традиционной охотничьей одежде, с посохом в руках и поясной сумкой. В левой руке — китайская курительная трубка с длинным мундштуком. За спиной — огромная поняга (устройство из изогнутых, связанных между собой палок — прообраз современного рюкзака).

Мастер Степаненко рассказывал, что во время работы над памятником консультировался у главного научного сотрудника Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока Анатолия Старцева. Тот сказал, что унты не вяжутся с образом проводника и раздобыл для убедительности настоящие поношенные чуни.

На первом этапе работы скульптора появилась пластилиновая модель размером всего 30 сантиметров, потом — глиняный памятник Узала, на который ушло 200 килограммов голубой кембрийской глины из Ленинградской области. И только потом памятник был отлит в металле: 1 метр 60 сантиметров — сам Дерсу и ещё 40 сантиметров — каменный постамент.

• Хабаровск | Хабаровский край

• № 30

Ясень Арсеньева (перекрёсток ул. Муравьёва-Амурского и Шеронова)

Считается, что этот ясень маньчжурский на углу улиц Муравьева-Амурского и Шеронова в Хабаровске в 1911 году посадил Владимир Клавдиевич Арсеньевым, когда к нему на Дальний Восток перебрался его младший брат Александр.

Одним из доказательств этого является рассказ почётного члена Всероссийского общества охраны природы, заслуженного лесовода РСФСР Николая Васильевича Усенко (его именем назван Вяземский краеведческий музей), опубликованный в апреле 1979 года в газете «Тихоокеанская звезда».

«Проходя через перекресток улиц Карла Маркса (ныне Муравьева-Амурского) и Шеронова, взгляните на старый ясень, что растет у самой стены здания гастронома, возле его угла. Этот ясень знаменит, он – память-дерево: его посадил в начале века прославленный путешественник, учёный и писатель В. К. Арсеньев. Молва об этом дереве передается среди хабаровчан из поколения в поколение. Свидетельствуют об этом и некоторые документы. Так, ветеран труда, инженер Викторин Терентьевич Сидоренко разыскал в архиве Гражданпроекта исполнительный чертёж постройки здания, на котором условным знаком обозначено дерево, возле которого нанесена предупредительная запись: "Ясень, посаженный В. К. Арсеньевым. Не рубить!".

Ясень стар. Ему за восемьдесят. Но трудно живется зеленому памятнику. Корни задыхаются под броней асфальта. Вместо полива живительной водой к стволу дерева сливают недопитое у киоска ситро, отравляя этим почву. Надо помочь ясеню и спасти его от преждевременной гибели… Ясень Арсеньева хочет и должен жить. Он – один из живых памятников Хабаровска».

Сам брат Александр, по словам писателя Г.Г. Пермякова, рассказывал ему об этом в конце 50-х годов, когда они встречались в Сибири. Александр Арсеньев вспоминал, что жили они тогда в одноэтажном каменном доме как раз на углу Шеронова и Карла Маркса (сейчас это Муравьева-Амурского), а Владимир «любил сажать долгоживущие деревья: ясени, липы, дубы, лиственницы – в честь разных событий. По случаю моего приезда он со мной вместе посадил ясень у нашего дома… Затем мы обнесли молодое дерево деревянным заборчиком… Дерево наше поливали, удобряли, рыхлили землю не только мы, но и посторонние. Потом я уехал с братом во Владивосток…».

В свое время стараниями Пермякова и Ивана Гавриловича Ганенко – директора хабаровского дендрария – ясень удалось отстоять: на архитектурных планах его пометили «Ясень Арсеньева», в конце 90-х учащиеся хабаровского ПТУ № 20 изготовили для него ограду и памятную доску, а в 2014 году он получил статус памятника природы всероссийского значения.

Ясень маньчжурский - один из 65 видов, растущих на Земле, в высоту он может достигать почти 30 метров, живет около 200 лет.

Еще одно дерево, посаженное Арсеньевым, растет в парке имени Муравьева-Амурского в Хабаровске. Это лиственница, которую Владимир Клавдиевич привез в 1926 году из тайги Хехцира. Примечательно, что садить дерево Арсеньеву помогал случайный прохожий – Андрей Нечаев, который в будущем стал ведущим ученым в области лесного хозяйства.

• Николаевка | Еврейская автономная область

• № 31

У берега реки Тунгуска

Как выяснилось в ходе современных исследований, Владимир Арсеньев побывал на территории будущей Еврейской автономной области как минимум трижды. В 1912 году он приезжал в Биру, чтобы исследовать залежи угля, а поздней осенью 1917-го возглавил продолжительную экспедицию от станции Ин до верховьев реки Кура, к хребту Ян-де-Янге, завершившуюся в феврале 1918-го. По итогам поездки позднее Арсеньев опубликовал рассказы «В тундре» и «Быгин-Быгинен». Отдельная книга об Олгон-Горинской экспедиции была анонсирована, но так и не увидела свет.

Менее широко известен ещё один визит исследователя на территорию будущей автономии. Осенью 1917 года Владимир Арсеньев со своим добровольным помощником Борисом Ильенковым, офицером 23-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, с которым они познакомились на военной службе, отправляется в экспедицию на левый приток Амура Тунгуску. Точкой старта был выбран поселок Николаевка, куда исследователи отправились на катере из Хабаровска.

Николаевка, основанная в самом конце XIX века, в те годы уже была центром лесопереработки. Лесозавод в поселении работал с 1912 года, и заготовка древесины для нужд близлежащего Хабаровска и Амурского пароходства давно стала одним из постоянных занятий местных жителей. В Николаевке команда катера, на котором Арсеньеву предстояло отправиться вверх по Тунгуске, запаслась дровами. Правда, топлива всё время не хватало, и катер то и дело приставал к берегу для пополнения запасов. Эти вынужденные остановки Арсеньев использовал для исследований. Так, он произвёл археологическую разведку в одном из монастырей, настоятель которого отец Иосаф несколькими годами ранее подарил Гродековскому музею коллекцию медных маньчжурских украшений, копий и стрел.

Далее путь экспедиции пролегал через Архангеловку до впадения в Тунгуску горной реки Кур и селения Улиты. В каждой деревне Владимир Арсеньев отмечает общий неустроенный вид, в отличии от корейских фанз, хозяева которых показались ему крепкими хозяйственниками. Из этого ряда выбивалась лишь Новокуровка, где местные жители занимались огородничеством, выглядели зажиточнее и чище, поскольку вели хозяйство более успешно.

Через несколько дней — в стойбище Гармахта — Владимир Арсеньев и его спутник спешились и далее передвигались по берегу Кура от стойбища к стойбищу. Арсеньев как комиссар по инородческим делам Временного правительства изучал быт гольдов и тунгусов. Тогда он выяснил, что китайцы, выступающие в роли скупщиков, безжалостно обманывают местное население, втридорога продавая чай и табак и задешево скупая икру.

Результатом поездки Арсеньева на Тунгуску и Кур стал обширный наказ от жителей стойбищ, в котором они попытались обозначить все свои проблемы. Впрочем, заняться решением этих вопросов исследователь толком не смог — буквально через две недели он вышел в отставку. Однако поездка не прошла даром, и именно в ходе неё Арсеньев решил, что хочет организовать большую экспедицию на хребет Ян-де-Янге.