Глава 1.
Политика начинается со столицы

Содержание

• Глава 1

1.1. В эпоху осторожного консерватизма: чем стала Российская империя к середине XIX века

К середине XIX века Российская империя — огромное, но экономически отстающее от Европы государство. Причина проста: население страны около 62,5 миллионов человек (данные переписи 1857-1859 гг.), но 23,1 миллиона из них являются крепостными крестьянами. Это значит, что они не имеют права менять место жительства и приобретать в собственность землю, обязаны определённое количество дней в неделе отработать на своего хозяина-помещика (эта обязанность называется «барщина»), а также выплачивать владельцу ежегодный налог — «оброк».

Хозяин крепостного, которым может быть не только дворянин, но и государство, и церковь, имеет право сослать его на каторгу, проиграть в карты и даже забить до смерти. В Западной Европе таких порядков уже несколько веков как нет, и там вовсю развиваются промышленное производство и торговля, для которых нужно множество свободных рабочих рук. В России эти руки прикованы к земле, потому что их обладатели — почти рабы.

Правящий император Николай Первый — третий сын царя, и становиться главой государства, строго говоря, он был не должен, хотя в 1819 году царствующий старший брат Александр Первый, не имеющий детей, предупредил, что Николай станет наследником в обход второго брата Константина. Официально об этом не объявлено, и знают о решении лишь члены императорской семьи. Николай Павлович получил военное образование и был известен только среди гвардии. Он требователен, суров и вспыльчив. Для бригадного генерала и главного инженера российской армии это, возможно, и неплохо. Но для самодержца нужны иные качества.

Свою решительность Николай докажет в 1825 году, в период междуцарствия, когда его брат Константин, уже объявленный императором, откажется от всего сразу: и принимать корону, и официально отрекаться от неё. Но царствование Николая Первого навсегда омрачено заговором, который мог бы стать успешным. Заговорщики, позже названные «декабристами», выведут часть гвардии на Сенатскую площадь, чтобы защитить Константина, у которого якобы отнимают престол, или свергнуть монархию вовсе. Восставших сметут картечью, зачинщиков казнят, а остальных отправят на каторгу в Сибирь. Последствия этих событий будут отзываться в жизни России еще долгие десятилетия.

Новый царь с тех пор не приемлет любых перемен, которые, к слову сказать, сотрясают Европу, а его идеологи «замораживают» страну в состоянии стабильности. «Православие, самодержавие, народность» — так звучит триада, сформулированная министром народного просвещения Сергеем Уваровым. В теории это означает, что «молодую» европейскую страну Россию будут оберегать от неизбежных европейских проблем до той поры, пока она не станет в состоянии их разрешить.

На практике это выливается в то, что абсолютная власть царя должна уберечь страну от потрясений, позволяя ей развиваться лишь медленно и осторожно. Это контроль за всеми публикациями, школами и университетами, всесильная тайная полиция, появление Свода законов Российской империи и многое другое. Управление страной резко формализовалось. Число бумаг и чиновников выросло. Роль общества, и так невеликая, упала.

Вне страны, не так давно победившей в ожесточённой войне с Наполеоном, тоже не всё спокойно. Царствование Николая Первого открывается сразу двумя войнами, с Персией и Османской империей (её он называл «больным человеком Европы»), которые переплетены с затяжными боевыми действиями на Кавказе (1817-1864 гг.). Обе внешние войны завершатся победами и приобретениями. Турецкий султан попадает под сильное влияние России, что позволяет мечтать о выходе страны к Средиземному морю и распространении русского экономического влияния на Ближний Восток, а также об историческом освобождении братьев-славян на Балканах от «турецкого ига».

Но здесь страна сталкивается с мощным противодействием Британии, которая не только не желает усиления России в Малой Азии, но и в это же время теряет русский рынок: торговля между двумя государствами падает, потому что российские власти покровительствуют своим производителям товаров. То же самое они рекомендуют делать территориям, которые находятся в орбите русского влияния. Британия же, напротив, наращивает торговлю с Турцией. Возможно, не все это понимают, но в Европе складываются предпосылки для большой войны, и в самом её центре вскоре окажется Россия.

Тогда-то и выяснится, что ни Австрия, ни Пруссия, на союзные отношения с которыми уповал российский император, не поддержат Россию в конфликте с Британией, а Франция в Восточном вопросе встанет на сторону последней. Тем не менее, накануне Крымской войны внутри страны, кроме событий на Кавказе, конфликтов нет.

Вопрос об Амуре в этот период на повестке дня, говоря откровенно, даже не стоит: гораздо острее и значимее ситуация на Чёрном и Балтийском морях, чем в отдалённом Охотском, где орудует могущественная Российско-Американская компания. И вот всех как громом поражает назначение, которое государь, как потом утверждают недоброжелатели, «делает спросонья». 37-летнего Николая Муравьёва, на тот момент едва-едва осваивающегося в должности Тульского губернатора, назначают генерал-губернатором Иркутским и Енисейским, а также командующим всеми войсками, расположенными в Восточной Сибири.

Молодой Муравьёв, как напишет он сам в письме брату, оказывается «на поприще огромном и вдали от всех интриг и пересуд вашего общества и света». Он говорит, что «убеждён в неизменности благосклонного ко мне расположения Государя, которое сохранить сумею, если только Бог даст здоровья». Особенно воодушевляет его фраза, якобы сказанная императором под конец аудиенции (мы знаем о ней лишь со слов Муравьёва): «Что же касается Русской реки Амур, то об этом речь впереди».

За полтора столетия, минувшие с момента завершения активной политики России в Приамурье (подробнее см. Глава 2), память об Амуре потускнела, но не исчезла. В 1846 году власти поручают подпоручику Петру Гаврилову, командующему бригом «Великий князь Константин», проверить, правда ли «многие из Русских перебежчиков или бродяг-беглецов, преследуемых законом, пробрались на устье р. Амура и основали там свои поселения точно так, как подобные им же люди основали когда-то Албазин». Таким образом, от героического образа Албазинского острога, этого русского форпоста в огромном крае, пережившего две обороны от превосходящих сил Цинского Китая, в памяти властей осталось лишь незаконное поселение беглых преступников где-то на краю земли.

Зачем тогда об этом с малоизвестным ему отставным генералом говорит император Николай?

1.2. Амурская и анти-амурская партии в кабинете министров

«Амурский вопрос» до поры до времени остаётся внутренним делом России, но на дворе эпоха Великих географических открытий. Северо-восточное побережье Азии — одна из последних неизведанных областей рядом с Китаем, которому в середине XIX века «посчастливилось» стать объектом пристального внимания западных держав. Амур — один из призов в настоящей гонке первооткрывателей, в которой, кроме Российском империи, участвуют также Великобритания, Франция и Северо-Американские Соединённые Штаты (подробнее см. Глава 7).

В январе 1849 года по инициативе нового генерал-губернатора Восточной Сибири Муравьёва и по повелению императора собирается Особый комитет, чтобы обсудить вопрос нового исследования Амура. Сановникам известно, что на Камчатку уже отправился транспорт «Байкал» с грузом для Петропавловской гавани под командованием капитан-лейтенанта Геннадия Невельского, и этим можно воспользоваться.

Невельскому поручено «без шума и с должной осторожностью», «не возбуждая подозрений и внимания китайцев», осмотреть берега северной части Сахалина и материка, от Шантарских островов до устья Амура, чтобы подыскать «удобный и выгодный пункт для занятия», то есть будущую возможную базу для размещения российского военного поста. Собирать сведения также должна помочь Российско-Американская компания, послав из своего нового порта Аян по берегу Охотского моря кого-то из опытных людей, которые расспросили бы местных жителей.

Чтобы понять эти крайне осторожные инструкции, нужно помнить, что Николай Муравьёв получает сибирскую должность во времена, когда любому высокопоставленному служащему нужно выбирать, к какому «лагерю» он принадлежит. Во внешней политике Российской империи — два основных направления, и они очень сильно влияют на политику внутреннюю.

«Одни тяготели к Западу, считая своей обязанностью возиться с ним», — описывает положение дел в «Русском вестнике» 1888 года Бернгард Струве, начинавший карьеру чиновником особых поручений при Муравьёве. Это течение среди сановников возглавляет всесильный «министр нерусских дел» Карл Нессельроде, глава Министерства иностранных дел (1816-1856 годы), а затем канцлер Российской империи. К нему примыкают министр финансов Фёдор Вронченко и министр юстиции (1841-1862 гг.) Виктор Панин.

Эта группа не желает раздражать ни англичан или представителей других западных держав, которые давно посылают экспедиции в Охотское море, чтобы разведывать здесь обстановку, ни Китай. Относительно последнего, ослабевшего и поддавшегося влиянию Великобритании и Франции, эти российские сановники пребывают (или делают вид, что пребывают) в некотором заблуждении. Им кажется, что Китай может с лёгкостью уничтожить любое влияние России на востоке. Муравьёву даже приказано: в случае обнаружения иностранцев на Сахалине или в местности севернее устья Амура — немедленно известить об этом китайские власти, чтобы «отклонить всякие на наш счёт подозрения».

Другой «лагерь» среди сановников составляют морской министр (1836-1855 гг.) Александр Меньшиков, министр государственных имуществ (1837-1856 гг.) Павел Киселёв и министр внутренних дел (1841-1852 гг.), а позже министр уделов Лев Перовский. «Они держались строго Русской политики: никому не наступать на ногу, но и не уступать без надобности», — характеризовал их Струве. С Перовским у Муравьёва вдобавок и общие хорошие знакомые — его родственник Михаил Николаевич Муравьёв, который в 1857 г. сменит Киселёва на посту министра государственных имуществ, и Валерий Валерьевич Скрипицын, директор одного из департаментов в МВД.

Молодой Николай Муравьёв делает естественный выбор: он примыкает к «Русской партии».

1.3. Генерал, отставленный с Кавказа: кто такой новый хозяин Восточной Сибири и кто ему помогает «на самом верху»?

Позже говорили, что от неизбежных нападок недругов, доносов и жалоб Николая Муравьёва во времена генерал-губернаторской карьеры спасали личное доверие Николая Первого, искреннее расположение министра Перовского и покровительство великой княгини Елены Павловны. А покровительство кавказскому генералу понадобится очень скоро. Только-только прибыв в Иркутск, он тут же наступает на горло нечистоплотным чиновникам, которые занимаются махинациями с «казёнными остатками от золотых приисков», передавая их высокопоставленным придворным, и тут же получает первые доносы о себе, попадающие в руки прямиком царю.

Генерал-губернаторы в эти годы занимают одно из высших положений на ступенях государственной службы, получают оклад, равный министерскому, и имеют огромные полномочия от верховного носителя власти. В наши дни генерал-губернатору по статусу примерно равен полномочный представитель президента в федеральном округе, он же полпред, но с нюансом: нынешние полпреды не являются командующими военными округами, а генерал-губернаторы в императорской России ими являлись.

Безусловно, новый представитель царя в Восточной Сибири — выходец из аристократического петербургского рода, давшего истории как многочисленных патриотов, так и мятежников-декабристов. Его отец был статс-секретарём императора, многочисленные родственники занимают хорошие гражданские и военные посты. Но тот факт, что несколько Муравьёвых стали декабристами, сильно препятствует карьерному росту в «николаевские времена». Царь, как говорят, больше не назначает представителей рода, запятнавшего себя изменой на Сенатской площади, на высшие должности.

Накануне судьбоносной встречи с Николаем Первым положение Муравьёва шаткое. В разгар Кавказской войны он служит толково и героически, почему и становится самым молодым российским генерал-майором: ему всего-то 32. Но военную службу на Кавказе он вынужден оставить из-за ранения. Для лечения Муравьёв выезжает за границу, в Ахен, а потом в Париж, имея из доходов лишь генеральское содержание, сохранённое за ним.

В 1845 году отставника причисляют к Министерству внутренних дел «по случаю предполагаемого назначения его впоследствии в должность военного губернатора, с сохранением военного чина». В 1846-м его посылают с ревизией в Новгородскую губернию, хотя у него по-прежнему болит рука, на что он жалуется самому министру. Назначение в том же году в Тулу становится для Муравьёва не совсем неожиданным (он пишет брату, что просился губернатором в Грузию). И тут вдруг, находясь в Туле уже в роли губернатора, он и ещё девять помещиков подают Николаю Первому проект об освобождении крестьян от крепостного права.

Царь тогда предложению хода не дал, хотя и рекомендовал собрать под ним больше подписей. А заодно, как считается, обратил внимание на Муравьёва. Правда, позже станет известно, что с 1826 по 1849 год по крестьянскому делу работало девять секретных комитетов и было принято более 550 разных указов о взаимоотношениях помещиков и крестьян, облегчающих положение последних, так что вопросом занимались плотно и без Муравьёва. Но эпохальная отмена крепостного права случится лишь при сыне царя Александре Втором.

(По странному стечению обстоятельств, именно 19 февраля 1861 года, когда подписан соответствующий манифест, 52-летний Николай Николаевич Муравьёв, тогда уже граф и носитель почётной приставки к фамилии «Амурский», уволен с должности генерал-губернатора Восточной Сибири. Чтобы подсластить пилюлю, ему дают орден Св. Владимира I степени и место в Государственном совете — прибежище стариков-отставников.)

Главной сторонницей отмены крепостного права в императорской семье в те годы слыла великая княгиня Елена Павловна, жена царского брата Михаила. При ней юный Муравьёв, закончив Пажеский корпус, целых три года, до своего 17-летия и ухода на службу в армию, состоял камер-пажом. Николай Первый высоко ценил невестку, называя её «умом семьи», а Елена Павловна, по воспоминаниям биографов будущего графа Муравьёва-Амурского, всю жизнь благоволила своему бывшему пажу. Её протекция была как нельзя кстати молодому генералу. Есть версия, что именно великая княгиня познакомила его с Львом Перовским, на тот момент министром внутренних дел, и не стеснялась замолвить словечко перед самим государем.

1.4. Муравьёвская команда: капитан-мечтатель, гвардейцы и даже архимандрит — кого увлёк Амуром молодой генерал-губернатор?

В поисках любых сведений о Сибири и Амуре Муравьёв приезжает в Петербург, где даёт аудиенцию в том числе и капитан-лейтенанту Геннадию Невельскому, которого ему представил начальник Главного морского штаба Александр Меньшиков. Невельской не так прост, как кажется. Выпускник Морского кадетского корпуса, давшего впоследствии множество первооткрывателей, выходец из старинного костромского рода, он буквально одержим Амуром. Эта страсть так и осталась бы причудой, если бы не знакомства молодого офицера в высших кругах, которым может позавидовать и сам Муравьёв.

Не последнюю роль в судьбе Невельского сыграет то, что во время службы на «Авроре» он состоял вахтенным лейтенантом, фактически попечителем, при служившем там же великом князе Константине Николаевиче, втором сыне императора. Последний с пяти лет поручен заботам известного мореплавателя Фёдора Литке и уже тогда готовится в начальники всего российского флота. По мнению некоторых позднейших исследователей, именно заступничество великого князя Константина спасло Невельского от разжалования в матросы после того, как он нарушил строгое распоряжение императора «не касаться устья Амура» в своих дальнейших исследованиях на Дальнем Востоке, но об этом впереди.

Переговорив с Муравьёвым, готовящимся вступать в должность, Геннадий Невельской добивается скорейшей достройки и отправления в путь транспорта «Байкал», который должен доставить очередной груз для Петропавловского порта. Решение Невельского, который благодаря своей должности при Константине может строить блестящую карьеру в Петербурге, стать капитаном незначительного судна вызывает удивление у непосвящённых. Но замысел молодого капитана ясен: приведя «Байкал» как можно скорее в порт назначения, он собирается употребить оставшееся летнее время на исследования Охотских берегов — и посрамить именитых предшественников, утверждавших, что устье Амура теряется в песчаных отмелях, а Сахалин — это полуостров (а имена их были громкие: Лаперуз, Крузенштерн). В 1850 году, успешно справившись с первым этапом исследований, Невельской становится офицером по особым поручениям при Муравьёве в ранге капитана 1-го ранга (подробнее см. Глава 7).

В это время на Тихоокеанском побережье происходят и другие интересные изменения. Российско-Американская компания (РАК), контролирующая всю деятельность русских на Аляске, принимает решение перенести свою торговую факторию из Охотска в Аян, откуда сухопутная дорога до бассейна реки Лена будет короче (но ещё не обустроена). Всеми работами руководит Василий Завойко — мореплаватель с неоднократным кругосветным опытом, на тот момент капитан-лейтенант, будущий начальник порта Аян. Муравьёв сделает его Камчатским военным губернатором. Завойко женат на родной племяннице председателя Главного правления РАК барона Фердинанда Врангеля. В 1859 году он сменит Врангеля на этом значительном посту в РАК, уже уехав с Камчатки.

Ещё один будущий губернатор будет сопровождать Муравьёва все его годы в Восточной Сибири. Это гвардейский офицер Михаил Корсаков, назначенный к нему чиновником по особым поручениям в 1848 году. К слову, он близкий родственник нового правителя Восточной Сибири и приехал к нему по просьбе генерал-губернаторского племянника Василия Муравьёва. Корсаков — внучатый племянник по материнской линии адмирала Николая Мордвинова, Муравьёв — внук Мордвинова по материнской линии, и он на 17 лет старше Корсакова.

Корсаков будет искать «Байкал» в Охотском море, строить почтовый тракт между Аяном и Якутском, создавать с нуля забайкальское казачество, командовать Амурскими сплавами и войсками в устье Амура, управлять Забайкальской областью (самый молодой российский губернатор — 29 лет), а в 1861-1870 годах — станет преемником Муравьёва-Амурского на посту генерал-губернатора (самый молодой генерал-губернатор — 35 лет). Завистники будут говорить, что Корсаков мечтает о титуле «графа Монгольского», но в 1871 году он уйдёт с поста генерал-губернатора в отставку в звании всего лишь генерал-лейтенанта.

Ещё один гвардеец Николай Буссе, присоединившись к Муравьёву в 1852 году, начинает карьеру с исследований Сахалина и Амурских сплавов, во время которых состоит при генерал-губернаторе адъютантом, а станет начальником штаба войск Восточной Сибири (1856 г.) и военным губернатором Амурской области (1858 г.). Умрёт губернатор на посту — от апоплексического удара на пути из Благовещенска в Иркутск в 1866 году.

Служивший при Муравьёве в Иркутске отставной офицер Владимир Скарятин, позже подавшийся в золотопромышленники, вспоминает, что тот выманил на службу в Сибирь из столицы «целый транспорт молодых чиновников». Этих молодых офицеров из «золотой молодёжи», которыми окружает себя генерал-губернатор, местные презрительно называют «навозными» (Муравьёв их «навёз»), пишет Борис Милютин в мемуарах, опубликованных в 1888 году. «Если даже и допустить, что они делали своё дело и были, в смысле чиновничества, честными, держали себя настолько высокомерно к местному обществу, настолько нагло, жизнь внеслужебную проводили настолько несоответственно, что могли сделаться притчей во языцех и в более развитом обществе, — вспоминает Милютин, служивший в те времена. — Они создали Муравьёву немалое количество врагов, совершенно лишних… К сожалению, он их отстаивал».

Пётр Кропоткин, служивший в юности в Амурском казачьем войске, в «Записках революционера» вспоминает о Муравьёве, которого он в Сибири, впрочем, уже не застал: «Как все люди действия правительственной школы, он в глубине души был деспот; но Муравьев придерживался крайних мнений, и демократическая республика не вполне бы удовлетворила его. Ему удалось отделаться почти от всех старых чиновников, смотревших на Сибирь как на край, где можно грабить безнаказанно, и он окружил себя большею частью молодыми, честными офицерами».

Новый генерал-губернатор «в обхождении с подчиненными был очень прост и ласков», «чужд всякой военной формалистики и даже того, свойственного военным, тщеславия, чтобы как начальник, окруженный свитою, рисоваться своим командирством перед войсками, которых он почти никогда и не осматривал», вспоминает Ахиллес Заборинский (Забаринский), дослужившийся при Муравьёве до начальника штаба.

«Вместе с тем Н. Н. Муравьев, как человек нервный и страдавший сердцем, был иногда до крайности раздражителен, что и было причиною некоторых с его стороны неуместных выходок и ошибочных поступков, тем более, что он был не прочь выслушивать и рассказы близких к нему лиц, — пишет он в мемуарах, опубликованных в „Русской старине‟ в 1883 г. И далее: — При всех своих достоинствах, Н. Н. Муравьев, как от болезненного состояния, так и от усвоенного им, существовавшего в то время — принципа начальнической непогрешимости, а частью и от безусловной покорности и угодливости подчиненных, нередко был упрям в исполнении своих распоряжений, хотя таковые и не согласовались с некоторыми обстоятельствами, бывшими ему или неизвестными, или открывшимися при самом исполнении на месте».

Но правитель Восточной Сибири опирается, конечно же, не только на собственное мнение или столичных офицеров. Чиновники, помогающие ему, служат в Главном управлении Восточной Сибири. В 1848 году, когда Муравьёв только приезжает в Иркутск, в управлении всего шесть человек, разделённых на три отделения. К 1858-му — это уже семь отделений. С 1854 года также возрастает значимость дипломатической канцелярии при генерал-губернаторе, которой заведует молодой уроженец Забайкалья Николай Свербеев, позже женившийся на дочери героя войны 1812 года декабриста Сергея Волконского Зинаиде. В самые напряжённые годы, с 1855 по 1860-й, в распоряжении Муравьёва также архимандрит Аввакум (в миру Дмитрий Честной), ранее бывший начальником духовной миссии в Пекине — не просто священник, но переводчик и дипломат.

Наконец, из команды Невельского в команду Муравьёва приходит ещё один блестящий выпускник Морского кадетского корпуса Пётр Казакевич. После Амурской экспедиции, проведя её бок о бок с Невельским, он тоже становится офицером при генерал-губернаторе и в 1854 году возглавляет флотилию первого Амурского сплава. В 1856 году он назначен военным губернатором Приморской области, в 1861-м — возглавляет комиссию по определению русско-китайской границы. Закончит свою карьеру Казакевич генерал-адъютантом и адмиралом.

Примечательно, что Восточная Сибирь в период эпопеи с Амуром считалась «страной карьеристов», напоминает Борис Милютин. Однако большинство лиц из окружения генерал-губернатора «выехало из Восточной Сибири или умерло в ней отставными», а сделавших по-настоящему громкую карьеру в масштабах империи можно пересчитать по пальцам. Милютин приводит примеры самых значительных карьер.

Гвардейский генерал Карл Венцель, назначенный в 1851 году Иркутским губернатором, завершит свою жизнь сенатором. Ботаник Юлий Штубендорф, начав службу при Муравьёве в 1849 году с должности чиновника для поручений Главного управления Восточной Сибири, через кресло Якутского губернатора также попадёт в Сенат. Александр Деспот-Зенович, сосланный за вольнодумство студент-юрист, через должность переводчика в Главном управлении станет пограничным комиссаром и градоначальником Кяхты, блестящим дипломатом, а позднее — членом совета Министерства внутренних дел, руководящим всеми делами Сибири.

Конечно, в деле присоединения Приамурья к России генерал-губернатору также помогали многочисленные топографы, переводчики, офицеры и казаки. Некоторые из них оставили воспоминания, на которые опираются все дальнейшие исследования истории Приамурья, и дали свои имена многочисленным новым поселениям и географическим объектам.

1.5. Административная реформа или железная дорога: что нужно Приамурью для настоящего расцвета?

В самом начале службы Муравьёва в Восточной Сибири его коллеги, в частности, генерал-губернатор Западной Сибири князь Пётр Горчаков, относятся к намерениям исследовать Приамурье с недоверием. Горчаков заявляет тогдашнему военному министру князю Александру Чернышёву, возглавляющему не только ведомство, но и сам кабинет министров, буквально следующее: Амур для России лишнее.

«Неизмеримые дебри от Якутска до Камчатки являют собой границу, не требующую охранения, и отстраняют жителей Сибири от непосредственного прикосновения к иностранцам. Что будет, если народонаселение сблизится с Англичанами и Американцами, которые примут на себя лёгкий труд внушить народу, что ему за своё золото удобнее получать от них то, что поныне доставлялось из России, и что в случае нужды они поддержат эту сделку оружием?» — спрашивает в 1850 году Горчаков военного министра, если верить цитате из его конфиденциального письма, приведённой в журнале «Русский архив».

Как мы знаем, эта фобия окажется ложной. Муравьёв-Амурский и его сподвижники присоединят к империи земли «от Якутска до Камчатки», опередив и англичан, и прочие нации, в результате двух неожиданно блестящих договоров с Китаем: Айгунского 1858 года и Пекинского 1860 года, — и начнут осваивать, пусть методами и спорными, эти «неизмеримые дебри».

Десятилетие спустя в Петербурге уверены, что имела место «бесполезная трата казны на Амурский край с неудачным заселением Уссурийского побережья» — в таких выражениях пересказывает услышанное на аудиенции от Александра Второго Николай Синельников, только что назначенный генерал-губернатором Восточной Сибири (1871-1874 гг.) после ухода в отставку из-за болезни Михаила Корсакова. Он же пишет: Амурская область «стоила правительству огромных издержек», «своим устройством подействовала неблагоприятно на всё Забайкалье и простёрла своё влияние даже на Иркутскую губернию».

Синельников выясняет, что на высшем уровне, с участием императора, обсуждается «дело о разделении Восточной Сибири между военным и морским министерствами». Ещё в 1860 г. Николай Муравьёв-Амурский предлагает Сибирскому комитету выделить из состава Восточной Сибири новую административную единицу в составе Приморской, Амурской и Забайкальской областей, но его не поддерживают. Преемник и ближайший сподвижник Муравьёва Михаил Корсаков продолжает оставаться сторонником выделения Амурского края. Но в столице, оказывается, бродят другие идеи.

Новый генерал-губернатор вспоминает, что при его назначении на Особом совещании под председательством великого князя Константина делается запись в журнал «об изъятии Приморской области из ведения генерал-губернатора Восточной Сибири и о перенесении морских учреждений во Владивосток». За такое развитие событий, судя по мемуарам Синельникова, ратуют и сам великий князь, и министр внутренних дел генерал-адъютант Александр Тимашев (1868-1878 гг.), и даже назначенный в 1870 г. военным губернатором Приморской области контр-адмирал Александр Кроун, подающий соответствующие мнения через голову непосредственного начальника в Петербург.

Съездив лично в Читу, Благовещенск, Владивосток, Находку и Хабаровку, генерал-губернатор Николай Синельников пишет в столицу: необходимости в разделении Восточной Сибири нет. Нужно только «освежить край честными и усердными деятелями, прибавить чиновникам содержание, ввести новые реформы в судопроизводстве и упрочить уважение к закону».

Внимание Петербурга к Приамурью снова ослабевает. Тогда преемники Синельникова в подаваемых раз в несколько лет на имя царя особых документах, «всеподданнейших отчётах», начинают последовательно проводить мысль о настоящей важнейшей потребности Восточной Сибири. «Географическим положением своим Сибирь предназначена быть посредником между крайним Востоком и Западом, служа для транзита международной торговли. Рано или поздно такое предназначение Сибири… осуществится», — пишет генерал-губернатор Восточной Сибири Дмитрий Анучин в отчёте за 1880-1881 гг. Что же этому мешает?

Ещё в 1861 г. Михаил Корсаков пишет: «Существующее сухопутное сообщение Восточной Сибири с внутренними российскими губерниями не удовлетворяет потребностям страны, несмотря на постоянное деятельное улучшение оного». Его мысль подхватывают. Его сменщики начинают говорить о необходимости постройки в Сибирь из Европейской России железной дороги (сибирское купечество об этом прямо просило государя в 1868 г.: «Даруй нам железную дорогу, приблизь нас к Себе»). По мнению генерал-губернаторов второй половины XIX века, это была уже не только экономическая, но и военно-политическая необходимость. «Для достижения возможности своевременно придвинуть в Забайкалье достаточное число войск нет другого способа, как постройка железной дороги, соединяющей Европейскую Россию с бассейном реки Амур», — докладывает генерал-губернатор Восточной Сибири Алексей Игнатьев в отчёте за 1885-1886 гг.

Интересно, что строить железные дороги в Сибири императорам Николаю Первому, а затем и его преемнику Александру Второму предлагали не единожды. В 1837 году инженер Богданов, откомандированный для производства изысканий трассы Кругобайкальской грунтовой дороги от Иркутска до границ с Китаем, подал записку о постройке железной дороги, соединившей бы эту местность с Нижегородской ярмаркой. При Николае в России в 1851 г. появилась первая настоящая железная дорога из столицы в Москву («увеселительная» линия Петербург—Царское Село—Павловск, открытая в 1837 г., была ещё не в счёт), но по-настоящему строительство развернулось лишь при его сыне.

Муравьёв-Амурский впервые предложил построить железную дорогу на Дальнем Востоке между Софийском на Амуре и заливом Де-Кастри (1857-1858 гг.), но это сильно опережало время (подробнее см. Глава 7) Зато породило слухи, на которые к генерал-губернатору тут же начали слетаться потенциальные иностранные концессионеры, готовые вложить деньги в железную дорогу, например, американцы. Всем им было отказано: такую стратегически важную стройку отдавать в чужие руки было нельзя.

Инженерные изыскания, определившие будущие трассы железнодорожных линий Великой Сибирской магистрали, были проведены в 1887 году, а официальной датой начала строительства считается 19 (31) мая 1891 года, когда первый камень дороги заложил во Владивостоке наследник престола Николай Александрович, будущий император Николай Второй.

Беспрецедентная стройка шла с двух сторон, от Владивостока и Челябинска. В 1898 году регулярное железнодорожное сообщение «дотянулось» от Петербурга до Иркутска, а в 1903-м — и до Владивостока, который ранее, в 1897-м, соединился с Хабаровском. Правда, имелись нюансы.

Во-первых, до октября 1904 года, когда была завершена Кругобайкальская железная дорога, вагонам приходилось преодолевать Байкал на пароме. Во-вторых, на восточном участке движения поезда шли по территории соседнего государства, по принадлежащей Китаю Северо-Восточной Маньчжурии. Там к 1903 году была построена Маньчжурская дорога, позже ставшая известная как Китайско-Восточная железная дорога (КВЖД), обслуживавшаяся русским персоналом. Она считалась «южной веткой» Транссибирской магистрали и прошла в обход сложных участков между Забайкальем и Приамурьем, чтобы ускорить и удешевить запуск постоянного железнодорожного сообщения — а также для пресечения распространения в Маньчжурии влияния Японии и её «мирного завоевания» Россией. Большим сторонником этого проекта был тогдашний министр финансов Сергей Витте.

Лишь после русско-японской войны 1904-1905 гг. станет очевидно, что дорога должна проходить полностью по российской территории, а экономить на технических сооружениях, даже сложных, не стоит. Транссиб в том виде, в котором мы его знаем и поныне, достроен в 1916 году, с окончанием возведения «Амурского чуда» — железнодорожного моста через Амур близ Хабаровска. Меньше чем через четыре года его взорвут отступающие партизаны, но это уже совсем другая история.

1.6. Через империю насквозь: что видит Владимир Арсеньев на пути во Владивосток в начале века

В 1900 году все эти масштабные перемены в самом разгаре, но ещё далеко не завершены. И когда юный подпоручик Владимир Арсеньев, проходящий службу в губернском центре Ломжа на территории Царства Польского, принадлежащего России с 1815 года, подаёт рапорт о переводе «в одну из пехотных частей Квантунской области или Приамурского округа», на первый взгляд кажется, что он твёрдо решил распрощаться с цивилизацией и уйти в неизведанные края, по следам исследователей не так давно присоединённого Приамурья.

Во второй половине XIX века земли близ Амура — действительно раздолье для первооткрывателей. С путешествия по Амуру и Уссури Леопольда Шренка (1855 г.) и Ричарда Маака (1859 г.) и до работы исследовательских партий на маршруте будущей Сибирской железной дороги в 1890-х гг. в регионе идёт сплошная череда экспедиций в дебри тайги. Именно в Уссурийский край совершил своё первое путешествие прославившийся затем грандиозными открытиями в Центральной Азии Николай Пржевальский (1867-1869 гг.).

Молодого Владимира Арсеньева, воспитанного в Петербургском юнкерском училище на лекциях по географии профессора Михаила Грум-Гржимайло, брата известного исследователя Григория Грум-Гржимайло, Приамурье манит именно этим: возможностью открытий. Образцовое и всеобъемлющее исследование участка будущего Амурского участка Сибирской железной дороги, проведённое Грум-Гржимайло по поручению Министерства финансов, опубликовано под заглавием «Описание Амурской области» в 1894 году, и Арсеньев наверняка его читал.

Обстановка в регионе такова, что новые офицеры здесь нужны. Только за 1899 год численность войск на Дальнем Востоке увеличивается на 13 тыс. нижних чинов, а в целом за 1896-1901 гг. — с 32 тыс. до 82 тыс. Причины всплеска кроются, как и всегда, во внешней политике, которая резко активизировалась. На рубеже веков в России активно обсуждают «Желтороссию» — некий буфер на юго-востоке империи, который позволит обезопасить Россию от столкновения с «пробуждающимся Китаем» и «восходящей Японией».

Этот термин, подхваченный политиками, ввёл в обиход известный журналист Илья Левитов, подразумевая под ним пространство от Байкала до Тихого океана, на котором «русский элемент смешивается с населением жёлтой расы». В отношении юга Дальнего Востока это весьма точное описание. К 1900 году, по официальным данным, общее население Приамурского генерал-губернаторства, простирающегося от Забайкалья до берегов Японии, около 1,1 млн человек. Китайцы и корейцы — лишь 5-6% из них, если верить переписчикам, но на самом деле — очень существенная часть населения (подробнее см. Глава 4). А новые зоны влияния России, появившиеся в самом конце XIX века, расширяют Желтороссию за пределы официальных границ страны.

В 1898 году Россия получает от Китая в 25-летнюю аренду 3,1 тыс. квадратных километров территории на южной оконечности Ляодунского полуострова, назвав приобретение Квантунской областью. Её главное достояние — отличный глубоководный порт с крепостью Люйшунь, заложенной самими китайцами в 1880-х. Она запирает вход в Печилийский залив, от побережья которого лежит прямой путь на Пекин.

В 1894 году Люйшунь захватывают японские войска, и после победы Японии в скоротечной войне с Китаем именно она рассчитывала получить Квантунскую область в аренду. Но сразу три державы, включая Россию, выражают протест. В конечном счёте Ляодунский полуостров становится базой российского флота. Япония «теряет лицо» на международной арене и, как станет ясно чуть позже, намерена отомстить.

Тем временем русские инженеры начинают тянуть к новым землям железную дорогу от Харбина, соединяя полуостров с КВЖД, а значит, и с Россией, и укрепляют старую крепость, превращённую отходящими японцами в «груды материала — земли и камня». Она войдёт в историю под названием Порт-Артур. В 1901 году здесь встанет на рейде 1-я Тихоокеанская эскадра Российской империи, а всего три года спустя разразятся трагические события русско-японской войны.

Приамурский военный округ, о котором также пишет в рапорте Владимир Арсеньев, выделен из Восточно-Сибирского военного округа одновременно с образованием Приамурского генерал-губернаторства в 1884 году. Это 13% территории Российской империи, которую обороняют 64 тысячи человек (среднесписочный состав нижних чинов за 1900 г.). От Порт-Артура, чей гарнизон также входит в состав округа, до главной крепости Владивостока 1100 миль. Вся эта территория подчинена генерал-лейтенанту Николаю Гродекову.

Усложняет ситуацию на Дальнем Востоке то, что в Китае, потерпевшем поражение в войне с Японией и затем беспрецедентное давление со стороны «великих держав», хозяйничающих в Поднебесной, как у себя дома, с 1898 года идут антиевропейские народные волнения. Особенно лютует общество «Большой кулак», призывая уничтожать всех иностранцев. Россия как участник «клуба», часть Европы и наиболее активная сила в Маньчжурии, тоже испытает на себе последствия восстания. Волнения превратятся в настоящую войну, и очень скоро.

Владимир Арсеньев добирается до Владивостока, куда его переводят в 1-й крепостной пехотный полк, по ещё не достроенному Транссибу. В Сретенске подпоручику нужно сойти с поезда, который дальше пока что не идёт, и сесть на пароход, уходящий вниз по Шилке и Амуру. По воспоминаниям участника событий 1900 года Александра Кирхнера, почтовый пароход проходит через Благовещенск, бомбардируемый из-за Амура восставшими китайцами, 12 июля. В городе уже месяц как объявлено военное положение, так что Амурский военный губернатор Константин Грибский приказывает всем проезжающим офицерам присоединиться к благовещенскому гарнизону. Так боевая служба Арсеньева начнётся ещё до того, как он попадёт к своему месту дислокации.

Далее: Глава 2. В глубине Сибири